Сергей Красов - Клады и кладоискатели

— Я это… дяденька,… — Минька лихорадочно соображал, как лучше сказать, чтобы руки не отрубили, — я от цыган сбежал. Они меня у мамки украли, заставляли воровать, а я не стал… вот…

— Ишь, ты! — В глазах у мужика мелькнуло понимание. — Так это из-за тебя на рынке переполох был?

— Ну,… не совсем. Аза хотела, чтобы я у купца кошелёк срезал, а я его специально толкнул, чтобы он заметил, — вдохновенно врал Минька, — он её схватил, а я убежал и спрятался в сено.

— А чего ж не убежал, когда отъехали?

— Заснул.

Мужик расхохотался, а потом задумался.

— Что ж с тобой делать? — Он почесал рукой кудлатую голову, потом потеребил бороду и изрёк, — по любому надо тебя Акимычу показать. Пошли.

Он легко как пушинку снял Миньку с телеги, зажал его ручонку в огромной как лопата ладони и заковылял в сторону большого двухэтажного дома, сильно хромая на правую ногу.

Минька с интересом оглядывал хозяйственные постройки: конюшня, хлев, сарай, баня. Повсюду бродили куры и гуси, посреди большой лужи хрюкала в грязи свинья.

На крыльце дома стоял мужик, такой же здоровый, как и минькин сопровождающий, только пониже ростом и пошире в плечах. Он рассеянно теребил бороду, глядя на приближающихся мужика с ребёнком.

— Ника, Афанасий, решил сам себе ребёнка родить? — Выдал он, наконец. И громко захохотал своей шутке, хлопая ладонями себя по бокам.

— А ведь, почти так и получается. — Подыграл ему Афанасий и вкратце рассказал Минькину историю.

— И что с ним теперь делать, ума не приложу, Игнат Акимыч, — закончил он, выжидательно глядя на хозяина.

— Вот уж задача, — Игнат Акимыч задумался, разглядывая Миньку. — Как мать то твою зовут?

— Мамка. — Ответил Минька, не задумываясь.

Мужики переглянулись.

— Ну, а другие люди как её называли? — Попытался подсказать Афанасий.

Теперь задумался Минька. Та бабка, что жила с ними называла мамку «лахудрой», «шалавой» и другими некрасивыми словами. Как другие люди к ней обращались, он не помнил. Поэтому он пожал плечами:

— Не помню.

— Ну, а прозвище какое было?

Минька растерянно молчал.

— Тебя самого-то как зовут?

— Минька.

— Это — Митька, Дмитрий, что ли? Или Мишка — Михаил? А, может, от слова Микола?

Такими словами Миньку никогда не называли. Он вздохнул и опять пожал плечами.

— Ну, а годов-то тебе сколько, знаешь?

Минька снова пожал плечами и, вдруг, вспомнил:

— В тот день, когда меня цыгане украли, мамка сказала, что мне сегодня исполнилось четыре года, и поэтому мы пошли на рынок купить что-нибудь вкусное. Это было летом, потом лето закончилось, наступила зима. Потом было опять лето, опять зима, потом опять лето… вот это.

Мужики засмеялись.

— Ишь, как ты складно рассказал, — Игнат Акимыч присел на корточки, — получается, тебе сейчас шесть годов. Что ж нам с тобой делать?

Он выпрямился и посмотрел на Афанасия:

— По закону, его надо бы сдать в сиротский приют…

— Не надо в приют, дяденьки, — взмолился Минька. Этим словом его постоянно пугали цыгане. По их словам, приют — это та же тюрьма, только для детей.

— А куда ж ещё? Не цыганам же тебя возвращать. А, может, ты дом найдёшь, где с мамкой жил, если в город с тобой съездить?

Минька отрицательно покачал головой, вытирая кулаком выступившие слёзы.

— А. может, Игнат Акимыч, пусть при мне остаётся? Будет помогать, за лошадьми убираться? Или, вон, Дашутке — за гусями приглядывать? Совсем девчонка избегалась. Или пол в избе подмести? С веником, поди, управится? Посуду помыть… да мало ли ещё делов найдётся для такого щегла?

— Да уж, дармоедничать у нас точно никто не будет, — Игнат Акимыч строго погрозил Миньке пальцем и добавил, глядя на Афанасия, — а уряднику всё одно надо сообщить, мало ли.

Вот так Минькина судьба и решилась.

С тех пор прошло ещё два лета. Второе недавно закончилось и перешло в сухую, даже иногда жаркую осень.

Минька теперь точно знал, что ему сейчас восемь лет. Считать его научил Афанасий от скуки долгими зимними вечерами. Сначала до десяти. А этой зимой и дальше пробовали, но как-то неуверенно.

Афанасий объяснил, что после десяти идёт «один на десять», потом — «два на десять» и так далее до «девять на десять», а следом — «два десятка». И дальше в том же духе: «три десятка», «четыре десятка», пока не дойдёт до «десять десятков». На вопрос: «Что дальше?», Афанасий морщил лоб, пытался что-то вспомнить, потом махнул рукой и сказал:

— Тебе пока и этого за глаза хватит. Я же вот как-то обхожусь! А если сильно надо — проси Игната Акимыча, знаешь, как он ловко деньги считает! Или у Матвея, его старшего сына, когда он на каникулы приедет. Он в Вильно учится, в какой-то самой главной бурсе, университет называется.