Антонин Згорж - Один против судьбы [Sam proti osudu]

Пораженный Штеркель увидел, как молодой гость проиграл все те места, которые он почитал за непреодолимо трудные, а под конец исполнил новые вариации, еще более сложные.

Людвиг кончил, и на мгновение в комнате воцарилось молчание. Потом посыпались похвалы.

— Это мастерски, мастерски! — восторженно твердил Штеркель, пожимая руку Людвига.

Но потом, провожая гостей по крутой улице, спускавшейся к пристани, он отстал с Людвигом и сказал ему с глубокой убежденностью:

— Вы поразили меня своей игрой. Другого слова я не могу употребить. Но позвольте быть с вами откровенным музыканту, который по возрасту мог бы быть вашим отцом. Был ли когда-нибудь среди ваших учителей истинно большой мастер?

Людвиг удивился вопросу:

— Нет. Ни одного. Но зато были отличные музыканты. Но почему вас это так интересует?

Штеркель смущенно засмеялся.

— В вашей игре есть сила и огонь, которых я еще никогда не видел. Но вам недостает кое-чего. Того, что называется «школой». В вашем исполнении есть жесткость и еще некоторые недостатки, хороший учитель не простил бы их вам.

Удивленный Людвиг молчал. До сего времени он слышал от своих слушателей одни похвалы. Он понимал важность того, что ему было сказано. А Штеркель продолжал:

— У меня есть к вам еще один вопрос. Есть ли в Бонне пианист, равный вам хотя бы приблизительно?

— Я не хотел бы показаться нескромным, но мне думается, что нет.

— И мне так показалось, — задумчиво отозвался ашаффенбургский капельмейстер. — Поэтому я бы посоветовал вам: уезжайте из Бонна. Вовремя оставьте город, где у вас нет соперников. И самый выдающийся художник должен постоянно меряться силами с другими художниками. Только в борьбе движешься вперед. А иначе может случиться, что вы превратитесь в боннскую знаменитость, только и всего. Не сердитесь на меня за откровенность!

— Напротив! Нет такой благодарности, которая была бы достаточной для человека, говорящего тебе только правду.

Когда Ашаффенбург исчез из глаз, Людвиг уселся на корме и задумался. Он решился на то, к чему уже давно был готов.

Кто-то положил ему руку на плечо. Он не шевельнулся. Опомнился только тогда, когда чья-то ладонь очутилась у него на затылке и послышался добрый голос скрипача Риса:

— Ты молодец, Людвиг! Сыграл вещи, которые не дерзнул играть Штеркель!

Задумавшийся пианист только пожал плечами:

— И все-таки я у него научился больше, чем он у меня. Он наставил меня на путь, по которому я давно должен был идти.

— На какой путь?

— Путь в Вену. В Бонне я исчерпал все возможности.

Рис решительно поддержал решение Людвига.

— Тогда поспеши, Людвиг! Вена — душа музыкального мира! Таких Штеркелей там не меньше дюжины. И с каждым тебе придется сразиться, каждого превзойти. А когда мой сынишка подрастет — ему сейчас только девять лет, — я пошлю его вслед за тобой.

Он дружески потрепал его по плечу. Нужно было оставить юношу в покое. Людвиг уже принял решение.

Он сказал себе:

«Эту сонату d-dur, что я с любовью писал для Лорхен, я закончу. Принесу ее к Брейнингам тогда, когда буду знать, что у них находится Вегелер. На прощанье подарю им сонату. И пожелаю счастья!»

А потом прощай Бонн! И, может быть, навсегда.

В начале ноября 1792 года рейнский город Кобленц являл собой удивительное зрелище. С левого берега на правый через реку переваливало войско князя гессенского. А ведь совсем недавно эти же полки так же поспешно передвигались с правого берега Рейна на левый. Тогда они вместе с пруссаками двигались против революционной Франции, теперь они устремились обратно.

Что же произошло за такой короткий срок?

Французы, узнав, что хозяев нет дома, отправили на Рейн несколько революционных полков. Без труда обошли они Майнц и двинулись в глубь немецких земель. Вскоре пал и Франкфурт-на-Майне.

Таким образом, революционные войска спокойно шествовали по гессенской земле, в тылу у княжеского войска. Нужно было остановить их.

Мост через водную преграду был до предела забит. Он покоился не на быках, а на широких плотах, которые под тяжестью запрудивших мост войск и орудий погрузились в воду почти до краев.

Офицеры немецкого войска не обращали на это внимания. Революция заразительна. Что, если за французами последует собственная беднота?

Мост скрипел, вздрагивал и вздыхал под копытами коней и под сапогами пехотинцев. Но на другой берег жаждали переправиться не только войска.