Антонин Згорж - Один против судьбы [Sam proti osudu]

— Разве дело в одном дукате? Ведь завтра ты пришел бы опять. А когда подумаю, куда пойдут эти деньги…

Отец быстро повесил в шкаф платье и забормотал:

— Все равно все это нужно куда-то… отдать. От этого меня только тоска берет. И для кого беречь женские платья? — Горечь, звучавшая в его голосе, была искренней.

Людвиг готов был уступить. Он пустил в ход последний аргумент:

— Мальчикам нужны зимние пальто.

— Но здесь всего много, — быстро проговорил отец и неуверенным шагом пошел к двери, будто боялся, что сын догонит его.

Людвиг подошел к шкафу и ласково провел пальцами по висевшей в шкафу одежде. Будто погладил мамино плечо. Он упал на колени, зарылся лицом в складки платьев и заплакал, проглатывая слезы…

Нет, он не должен поддаваться печали! Он мужчина и глава семьи — хочет он этого или нет. Он нужен братьям. Людвиг поднялся, еще раз приласкал взглядом разноцветную лесенку из платьев и пальто, многие из которых служили ей еще с девичьих лет, прикрыл дверцы шкафа и повернул ключ.

«Спрячь его, — говорило ему что-то. — Вытащи и спрячь! Отец не решится просить его у тебя!» Ох, это было бы еще хуже. Он сломал бы замок. Когда его одолевает эта отвратительная страсть к вину, он способен на все!

Людвиг отчаянно затряс головой, будто отбрасывая подозрение, в котором был убежден, и вышел из комнаты грустный и полный решимости.

А потом потянулись недели и месяцы, когда он должен был сражаться с тысячей препятствий. Труднее всего было со временем.

С деньгами в конце концов кое-как обошлось бы, думал он. Сотню дукатов, которые он отдал в прошлом месяце в погашение долга, в этом месяце он уже может оставить для дома. Вот со временем хуже. Оно уплывает, убегает, и никакими силами не вернешь ни одной секунды, ускользнувшей без пользы.

Людвиг учился единственной скупости, достойной похвалы: быть скрягой, когда дело идет о времени! И благодаря этому, при всех его обязанностях, находилась у него минутка, чтобы забежать в гостеприимный дом Брейнингов.

Друзей у Людвига в этом доме все прибавлялось; если раньше его знали здесь как удивительного музыканта, теперь смотрели и как на человека, достойного уважения, и старались помочь. По-матерински заботилась о его семье Елена Брейнинг. В один из дней она сказала Людвигу:

— Я нашла место для вашего брата Николая. Что бы вы сказали, если бы он стал учиться на фармацевта?

Он с благодарностью принял это предложение и уже на следующий день отправился с братом в аптеку у рынка. Аптекарь взглянул на подростка, невысокого, но ловкого, решил, что берет его, но все же сказал невыносимо горькие для Людвига слова:

— Только бы не пошел в отца! Ручаетесь за него?

Людвиг вспыхнул, кивнул головой.

Время шло. Прошел год, начался другой, близилось девятнадцатилетие Людвига. Самые большие трудности постепенно преодолевались, все как-то устраивалось, и только Иоганн Бетховен опускался все больше и больше, несмотря на все старания старшего сына.

Преданный Нефе помог устроить Каспара в княжеский оркестр. Он порядочно играл на скрипке, еще лучше на фортепьяно и хотя не имел волшебных рук старшего брата и многого добивался только терпением, все же был на хорошем счету.

— Все худшее позади, — радостно говорил Нефе, когда они возвращались одним весенним вечером из курфюрстового дворца. — Каспар скоро уже будет содержать себя сам, Николай в хороших руках и когда-нибудь, бог даст, будет состоятельным аптекарем. Осталось только сделать то, о чем говорил тебе Рис.

Не впервые он обращался к тому, о чем говорил скрипач.

— Это о том, чтобы половину отцовского жалованья отдавали семье? — испугался Людвиг.

— Конечно! Ты этого не хочешь, но это нужно, чтобы поддержать Каспара и Николая, чтобы содержать дом! Разве отец с вами не живет, не спит, не питается?

— Но я теперь могу давать больше денег!

— Нет, не можешь! — парировал Нефе. — Ты должен беречь деньги на поездку в Вену. А что касается отца, то я прибавлю к совету Риса еще одно: попроси курфюрста, чтобы он запретил ему пребывание в Бонне. Пусть поселится в какой-нибудь деревне, где нет пивной.

— Маэстро, — возразил огорченный Людвиг, — хотя он и пьет, он остается моим отцом. Я люблю его, несмотря на все его ошибки.

— Именно потому, что ты любишь его, ты и должен сделать так, чтобы он перестал пить. Иначе разве сможешь ты поехать в Вену? Я устрою тебе место в театральном оркестре. Оркестр будет, конечно, обновлен, и у тебя будет два жалованья — органиста княжеского двора и скрипача в театральном оркестре. Ты знаешь, у князя и зимой снега не выпросишь, а для тебя два, хотя и мизерных, жалованья все же лучше, чем одно, не правда ли? Год проработаешь, скопишь немного денег и снова вперед, в Вену! Опять к Моцарту!