Николай Лугинов - По велению Чингисхана

– Нет, ну вы гляньте на него! – удивился кто-то, а другой, явно неуверенный уже голос, спросил: – А ты… ты что, совсем смерти не боишься, что ли?

– А чего, в конце концов, бояться? Аллах всемилостивый примет, как невинно убиенного. Зато если вы убьете меня, мои дети будут назначены правителями этого города – как назначен уже правителем Сыгнаха сын илчи Хусейна! И те из вас, кто уцелеет после кровавой бойни, превратятся в рабов моих детей, и обхождение с вами будет понятно каким. А город большой, улус обширный, богатый… Да если я даже пять веков буду торговать, биться-колотиться из последних сил, то все равно даже сотой доли всего этого не заработаю. А тут такая власть, такое богатство в один миг упадет к ногам моих детей!.. Что мне терять – и что вам терять, вы подумали?!. Если нет, то убейте меня, я не боюсь! А если не хотите умереть недоумками, то откройте ворота! Откройте все ворота, и пусть никто не посмеет взять в руки оружие!..

Юнцы Аргаса не отрывали взглядов от ворот, от замшелых стен старой крепости – кто в тревоге и страхе, что может повториться сыгнахское страшное действо, а кто в неодолимом любопытстве…

Сзади вплотную к ним подошли уйгуры, а за ними стали изготовившиеся к выполнению любого приказа туркмены. Если уйгурские нукеры были одеты в открытые, легкие и пестрые одеяния и без конца галдели, то туркмены, люди молчаливые, сурово невозмутимые, почти все одевались в черное, и эта разница меж ними здесь сразу бросалась в глаза.

Вдруг настежь открылись ворота крепости, и оттуда в сопровождении двух своих спутников важно выехал Чинг-Тимир, поднял руку, приветствуя всех глядящих на него, и они неспешной рысью поскакали в сторону ждущих тойонов, сгрудившихся поодаль. И, показалось, вздох облегчения прошел по всем войскам, ожидавшим разрешения этого рискованного дела.

– О-о!.. – откровенные, как всегда, уйгуры не скрывали своего разочарования: поживы не будет… – Опять пройдем мимо своего богатства…

Туркмены же, не выказывая ни особой радости, ни огорчения, молча спешивались с коней, усаживались на землю, используя передышку, ожидая дальнейших распоряжений.

И у воспитанников Аргаса, понявших, что ничего страшного и удивительного уже не случится, вмиг пропал интерес к совершившемуся, угасло напряженное оживление. Заметив это, старик только головой покачал: как все-таки привлекательно для человека что-то страшное, мало сказать – некрасивое… Даже эти дети еще, несмышленые, вместо того, чтобы вовсю порадоваться бескровной победе, испытывают сейчас явное разочарование тоже… Почему же так тянет их ко всему этому? Да потому, верно, что еще не знают истинной разницы между добром и злом. И как их научить различать два этих вековечных понятия, а тем более придерживаться добра в таком суровом деле, как война, где добра почти что и нет? Да и знаешь ли ты это сам, умеешь ли следовать хоть какому-то добру – ты, старый уже человек войны? На это не было у него ответа ни для них, ни для себя.

Аргас, усадив воспитанников в большой круг, оглядел всех. Выдалось время поговорить с ними; но, чтобы не надоедать им, он старается вести такие разговоры как можно реже. И если суметь подать нужный посыл беседы и подзадорить, разжечь их, то его подопечные готовы спорить о сложных вещах с огромным азартом и интересом.

Сегодня он знал, с чего начать.

– Сначала задам один вопрос. Смотрел сейчас на вас и удивлялся: почему вы не радуетесь такой скорой и бескровной победе? Даже как будто и разочарованы… Неужели вам для того, чтобы торжествовать победу, нужна обязательно и своя, и чужая кровь, жестокие раны, смерть?.. Серьезно подумайте над этим, а я как-нибудь напомню вам об этом…

Все молчали, будто даже смутившись от этого неожиданного вопроса.

– И вы, наверное, уже задумывались всерьез, что значит быть тойоном? Если нет, то пришла пора подумать и об этом тоже.

Но разве может вызвать оживление в среде мальчишек такой сложный, серьезный разговор? Наоборот, все сидели, опустив глаза, каждый старался как-то уйти в тень, за спину соседа, чтобы не попасться на глаза старику. А они, испытующие, остановились на подростке по имени Ардай.

– Ну-ка, Ардай, скажи нам, какое качество, по-твоему, требуется в первую очередь, чтобы стать тойоном?

Этот мальчик был один из сыновей, рожденных от жены-киргизки – одной, в свою очередь, из тех самых тридцати жен Хорчу, о которых всегда столько разговоров. А сыновей его только здесь семеро. И хотя родились они от разных матерей, но с первого взгляда ясно, что во всех них преобладает кровь Хорчу. Аргас нарочно распределил их в разные сюны. Все такие же добряки, как отец, очень дружны между собой и хотели бы всегда быть вместе, но для воина это недопустимо, родство частенько мешает в их деле.