Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Самые доверенные, самые дорогие ему люди, выходит, столько лет обманывали его, прятали, укрывали в самом сердце его владений кровного врага всех монголов, по его указу приговоренного к смерти, – своего родного брата… Если об этом станет известно, лучшие люди Ила могут потребовать призвать виновных в укрывательстве преступника к ответу – и будут правы. И чем это обернется, если всё случившееся будет положено на чаши весов Джасака и взвешено, еще неизвестно. Черная тень может упасть на всю Ханскую Ставку, начиная с двух Великих Хотун…

– Да ладно тебе, не надо так уж чересчур убиваться… – Джэлмэ видел, насколько сильное впечатление произвело его известие на друга, и попытался успокоить его. – Все как дураки прыгаем: «Джасак! Джасак!..» Если так придирчиво мерить всё по Джасаку, то большинство из нас уже осталось бы без головы… Во-первых, если б увидел Таймана-Батыра сейчас, ты сам бы поразился: настолько состарился он, высох, совсем дряхлым стариком стал, так что никакой опасности, конечно, из себя уже не представляет. А во-вторых, этот нелепый, прямо скажем, указ об истреблении всех лучших людей татарского народа давно бы надо было отменить. В-третьих же, нельзя обвинять Усуйхан и Усуй за то, что они спасли родного брата, спрятали его от смерти. Я бы, в конце концов, и сам так поступил. Попробуйте, задумайте убить Сюбетея или отца моего – да я… Да я бы ради их спасения не пожалел бы ничего, на всё бы пошел, и черт с ними, со всеми вашими джасаками, указами!..

– Вон ты как заговорил! И если это говорит великий тойон с наивысшим чином и должностью, то что тогда требовать с простых людей?! – Хан отвернулся с возмущением. – Но мы все равны перед Джасаком. А ведь тот самый нелепый указ издал я. Я!.. Хотя, сам знаешь, как не хотел, но поддался влиянию распоясавшейся родни, не смог устоять…

– Ну, издал – ну и ладно… Мало кто лучше меня знает, сколько умных и нелепых, добрых и дурных указов и распоряжений выходит от твоего имени и сколько по ним делается и хорошего, и плохого. И сам я причастен ко всему этому. Но знаешь ли ты сам, до чего дойдешь, если будешь тянуть на себя все грехи за деяния, совершаемые от твоего имени?..

– Хватит! Послушать тебя, так все настолько узловато переплетается в наших делах, что не отличить в них добро от зла, неправильное от правильного, преступление от добродетели…

– Это сама жизнь такова, это она изначально замешана на грехе, и…

– Ты на меня не дави! Я сам должен всё обдумать и решить, каким образом выйти из этого тупика. Так что ты иди сейчас, подожди у себя. И сам подумай. Зайдешь попозже… Когда пройдет столько времени, чтобы свариться мясу…

Бывают такие краткие моменты тишины, когда звенит в ушах.

В дымоход сурта стало видно мутное, пока еще предрассветное небо. Вдруг мимо прошелестели крылья и словно проскрипело рассохшееся, давно не мазанное колесо арбы – это разорвал, встревожил тишину скрипучий крик старого ворона. Где-то вдалеке заржал конь. Совсем рядом залаяли обеспокоенные карканьем собаки.

Как же быть?

Близкие ему люди, которых он за столько лет привык уже считать частью самого себя, прятали от него врага… Ладно бы, его личного врага; но нет – всего его дела противника…

Вот почему они несколько раз пытались уговорить его отменить указ о татарах. Чуть было не уступил, но другие его остановили: «Что толку отменять указ, который уже не имеет теперь никакого значения, ни к кому не приложим… Напоминать о прошедшем, ворошить забытое – все равно, что вскрывать зажившие раны. Да к тому же самой этой отменой терять лицо…»

А теперь раскрылось для него, почему они, эти несчастные женщины, так хлопочут об отправлении Эллэя на север – конечно же, с целью тайно увезти туда старшего брата. Несчастные потому, что не для женщин это, не для баб – лезть в жестокое государственное дело, которое безжалостно и сурово переламывает судьбы не только отдельных людей, но и целых племен и народов.

За дверью послышались голоса людей, негромко о чем-то переговаривающихся. Наверное, Джэлмэ пришел – значит, так быстро прошел уже назначенный им самим срок. Это он, подождав там немного, несколько раз кашлянул, извещая о своем прибытии.

– Заходи…

Перешагнул порог по виду весьма приунывший Джэлмэ, молча сел, опустив глаза.

– Итак… – Хан тяжело вздохнул.

– Слушаю! – Джэлмэ вскочил и опустился перед ханом на колено, готовый услышать приказ. – Слушаю и повинуюсь!