Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Приписывай темные помыслы их правителям, пускай о них злобные слухи. Пусть подданные ненавидят своих правителей, а оскорбленные правители отвернутся от своих подданных.

Сей вражду между северными и южными, восточными и западными, пусть будут распри между родами и улусами.

Пусть молодые воины будут подвержены тоске и печали. Пусть душераздирающие песни пустят глубокие корни в их душах. Пусть одолевают сомнения и неопределенность.

Пусть никто не знает пути к спасению.

Пусть все стремятся к разрушительным путям.

Наставление лазутчику древних правителей

После блестящей победы над Тайан-ханом и найманами всякий глава даже захудалого племени, желавший носить на плечах голову, а на голове – ханскую шапку, стал призывать Чингисхана на курултай. Однако даже шапка Чингисхана могла облысеть от невыносимых мелочей, которыми наполнилась голова ее владельца, возьмись он разъезжать с курултая на курултай. И хан обычно отправлял на эти события кого-нибудь из своих великих тойонов, соблюдая видимость интереса к возне племен и вежливость, к которой, как он считал, понуждало само новое положение его народа в степи.

Но от Алахыс-Хоро-Тэгина, главы онгутов, прибыло три подряд приглашения, весьма туманных по смыслу. Чингисхан понял, что тот пытается предупредить его о чем-то чрезвычайно опасном и важном, но боится передавать сообщение открыто. Эту южную кость монголов, что занимала пространство от Байхала до Великой китайской стены, китайцы называли «белыми татарами». Онгуты некогда имели обязанностью пасти цзиньские табуны, однако пастух быстрее становится воином, чем воин – пастухом, а степь бесконечно воевала, племена грызлись меж собой и принимали чью-либо сторону. Два года назад Тайан-хан отправил послов к Алахыс-Хоро-Тэгину, государю онгутов, с предложением заключить военный союз против Чингисхана, но уже тогда мало кто верил в сомнительное счастье вождя найманов.

«Говорят, что в этих пределах явился выдающий себя за нового царя по имени Чингисхан. Мы знаем только точно, что на небе есть двое: солнце и луна, но каким образом будут два государя царствовать на этой земле? – вопрошал Тайан-хан, обращаясь с посланием к властелину онгутов. – Будь ты правою рукой моею и помоги мне войском, чтобы мы могли взять колчан Чингисхана, его ханство…»

Тогда восходящая звезда монгольского хана светила Алахыс-Хоро-Тэгину гораздо более соблазнительным огнем, чем огонь в походных кострах Тайан-хана, и он донес замыслы последнего до сведения монгольского владыки. И теперь, веря своему доброжелателю, Чингисхан в окружении турхатов отправился в путь, памятуя об участии Алахыса в разгроме найманов. Но привычка к осторожности, воспитанная с молоком матери, побудила его незаметно пустить стороной три мэгэна своих нукеров. Так они шли порознь, чтоб не привлечь любопытства ни пастуха, ни купца, ни малого дитя, держащегося за подол старухи. Облаченный в боевые доспехи порученец поскакал в западные степи, где на ранней весенней зелени откармливались табуны двух тумэнов, способных вмиг оседлать своих свежих коней, сняться и двигаться в сторону тех же онгутов.

Без шума и пышных церемоний принял Тэмучина хан Алахыс. Сразу приступил к сути дела. А получалось так, что западные соседи – тангуты, по слухам, начали подготовку к военному походу и поход этот известно против кого. Удалось узнать и мотивы этого намерения: «…если сегодня не усмирим Тэмучина и его псов, вскормленных человеческим мясом, если не рассечем их медные лбы, не вырвем шилообразные языки и железные сердца, то придет конец нашей свободе, все превратимся в его челядь. Нужно объединиться и напасть на них врасплох! Они разбегутся на десять сторон! Нельзя упускать победы из рук! Пусть поможет нам Бог…»

– Это Лунг-Судургу старается? – догадался Тэмучин. – Всякое старание да будет вознаграждено! А ты почему не с ним, Алахыс?

Алахыс жевал кончик уса, что говорило о крайней его возбужденности и беспокойстве. А скрывать ему было нечего: слишком уж бурно шел передел Степи и ее людей. Нужно было принимать сторону здравомыслия. Алахыс был не глуп, когда выбрал союзником Тэмучина. Не совершил он глупости и в этот вечер, говоря искренне то, что думал:

– Лунг-Судургу обошел меня своим посланием, хан. Я вижу за этим справедливое недоверие ко мне, и первое, что он сделает, – нападет на нас, онгутов! Разве ты не так думаешь?

Тэмучин поощрительно кивал: это очевидно. Мысли его уже заострились и изготовились к вожделенному бою, и он уже слушал собеседника вполуха, пока не вспыхнул весельем взгляд, осмысленный каким-то важным решением.