Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Послышался шуршащий, как ход змеи, голос кузнеца, и Аргас стал послушным.

– Ты слышал приказ Джамухи о том, чтоб сварить детей тойонов рода Чонос в семидесяти котлах?

– Слышал.

– Видел?

– Видел.

– Что ты об этом думаешь?

– Мир не знал дотоле подобного зверства.

– Почему Джамуха совершил этот тяжкий грех?

– Когда гур хан в ярости, он как бы впадает в безумие…

– Ну вот, – сказал Сиги-Кутук, ласково глядя на Аргаса. – Коротко и ясно. Иди, Аргас…

Седлая коня, старый воин с душевной теплотой думал, что чин не испортил Сиги-Кутука; что владеющий великим просветлением Чингисхан не зря пригласил к себе в ил великого учителя письмен и восемнадцать его умных учеников для составления письменных законов, как у китайцев. Вот и Аргас после судейской выволочки почувствовал себя человеком значительным, содействующим большой, но еще не установленной справедливости.

Чулбу-тойон уже два года служил монголам и стал чувствовать доверие к себе после таких дел, как подавление мятежа или преследование беглецов в горах – везде он проявлял себя умелым сюняй-тойоном. Он любил войну и оружие. Оружие, сделанное искусными мастерами, чаровало его и затмевало свет в его глазах своей красотой, своим изяществом. Иногда Чулбу-тойону казалось, что он способен придумать совершенное оружие и доспехи. Почему бы, например, не вшивать в легкий стеганый халат-тегиляй кольчужную сетку-кебе? Почему бы по-новому не сплести из стальных пластин-яраков чалдар – доспех, защищающий грудь и открытые бока коня так, чтобы вражеская стрела застревала в кольчужных колечках? Тогда сам вид коня, утыканного стрелами, сеял бы страх в рядах неприятеля! Он мог часами любоваться работой умелого шорника и думал о том, как можно сшить высокое седло-арчак, которое бы раскладывалось в походное ложе… Ему, Чулбу-тойону, привольно жилось с монголами – людьми простыми и бесхитростными, не понимающими мелочной злобы заковыристых людей. Они судили людей по делам их. Чулбу-тойону нравилась монгольская легкость на подъем: сигнал – и они готовы в поход, а новый человек еще и подпругу-то подтянуть не успеет; нравилось то, как они ведут бой по договоренности: двигаться врозь – драться вместе, что требовало большой выучки и оборачивалось малыми потерями под дождем стрел; нравилось, что монгол, вскормленный на звериной охоте, и к войне относился со спокойной хладнокровностью и даже обыденно, как к охоте и добыче, и ни в коем случае не горячится. А плохому охотнику лучше дома сидеть. Но и женщины монголов ездили верхом и стреляли из луков на зависть иным неумехам. Чулбу-тойон сам видел, как монголы пьют кровь из рассеченных вен своих лошадей, если кончаются запасы еды, а потом перевязывают эти раны жильной ниткой; он ел хлеб, испеченный в подбрюшье обозного верблюда, закусывая им лакомую конину, если были убитые лошади.

Чулбу-тойону полюбилась служба на стороне монголов, здесь он по-новому открыл войну – она совпадала с его внутренним состоянием и была понятной ему. Хорошо, когда каждый нукер знает: им дорожат, а основной показатель успешного боя – малое число потерь. После боя все тойоны предстают перед своими начальниками и отчитываются за каждого потерянного воина, кто и почему погиб. Поэтому даже найманы, недавно вошедшие в боевые порядки монголов, перестают чувствовать себя чужаками. А потому, когда вместе со звуками утреннего барабана-накара к Чулбу-тойону прибыл молодец-вестовой с известием о вызове к Сиги-Кутуку, тойон не подумал ничего дурного: ему нечего было бояться и его внутренний человек спокойно принял вызов к Верховному судье.

Он прошел через очистительные огни туда, где его ждала горчащая от дыма костра встреча с прошлым.

– Какой ты имел чин у Тайан-хана? – спросил Сиги-Кутук, а грамотей, сидящий у огня, изготовился увековечить ответы тойона записью.

– Был тойоном-сюняем. Выше чинов не было.

– Какую должность занимал?

– Был помощником командующего войском, – нажимая на слово «был», отвечал Чулбу.

– Уточни: в чем помогал? Какие обязанности исполнял?

– Устраивал советы начальствующих. Следил за точным исполнением приказов высокого командования.

– А Джамуху часто видел?

– Не часто, но видеть приходилось. Тайан-хан мало кого слушал, но с Джамухой очень считался. Потому и другие тойоны спешили сблизиться с Джамухой. Хотя его никто не любил.

– Это твое наблюдение?

– Да. Не надо быть умным, как трехголовый змей, чтобы заметить это: в присутствии Джамухи все лебезили, а стоило тому отлучиться – начинали выбивать мозг из его косточек. Несчастный гур хан!