Оливер Боуден - цикл Ассасин. Компиляция. кн. 1-7

– Начальник тюрьмы отказался принять узников, – кашляя, сообщил умирающий. – Пока мы ждали распоряжений, нас атаковали войска Парижской Коммуны. Они забрали Робеспьера и остальных.

– Куда?

Раненый вяло махнул рукой, указав направление.

– Вряд ли это далеко отсюда. Полгорода обратилось против Робеспьера.

– Спасибо, – сказала я ему.

Разумеется, мне следовало бы помочь этому бедняге, перевязав раны. Я не должна была бросаться на поиски сломя голову. Я действовала неправильно, скверно.

И все равно это было не так скверно, как то, что произошло потом.

После истории на Марсовом поле мы с Арно расстроили многие замыслы Робеспьера. Не стала исключением и его попытка сбежать. Мы настигли смещенного вождя в Отель-де-Виль, [37] Здание парижской ратуши. появившись там несколькими минутами раньше солдат Конвента.

– Где Жермен? – спросила я.

– Я ни за что не скажу.

И тогда я совершила этот жуткий поступок. Наглядное доказательство того, что я вплотную подошла к пределам… себя. Своей личности. Я уже не могла остановиться.

Я выхватила из-за пояса пистолет. Арно пытался меня остановить, но не успел. Я направила пистолет на Робеспьера, которого видела сквозь пелену ненависти, и выстрелила.

Звук был оглушительным, словно я палила из пушки. Пуля угодила в нижнюю челюсть Робеспьера. Та треснула и отвисла. И сейчас же у него изо рта полилась кровь, забрызгивая пол.

Робеспьер закричал и задергался. Его глаза округлились от ужаса и боли. Руки потянулись к искалеченному рту.

– Пишите! – приказала я.

Он пытался что-то произнести, но не смог. Тогда он принялся писать на клочке бумаги, а кровь по-прежнему заливала ему лицо.

– Храм, – сказала я, вырвав у него бумагу и прочтя его каракули.

Арно смотрел на меня, и в его глазах было не меньше ужаса, чем в глазах Робеспьера. Но меня сейчас не заботило его состояние.

– Я должна была догадаться…

Еще немного, и сюда ворвутся солдаты Конвента. Грохот их сапог становился все ближе.

Я в последний раз взглянула на Робеспьера.

– Надеюсь, месье, революционное правосудие не разочарует вас, – сказала я, и мы ушли.

В комнате остался раненый, плачущий Робеспьер, зажимавший рот липкими от крови руками. Там же осталась… часть моей человечности.

Вот такие события. Было бы заманчиво вообразить, что все это совершил кто-то другой; «другая я», над которой я не властна и могу лишь отстраненно наблюдать за ее действиями.

Содеянное мной свидетельствует о многом. Я напрочь игнорировала предостережения мистера Уэзеролла. Я грубейшим образом нарушила этические принципы, которым меня учили родители. И наконец, я подцепила некую «заразу», успевшую глубоко проникнуть в мой разум. Процесс зашел слишком далеко, и его уже не остановишь. Мне не остается иного, как вырезать пораженный участок и надеяться, что я перенесу эту операцию и сумею очиститься.

А если не перенесу…

Пора закрывать дневник. Сегодня я уже точно к нему не вернусь, поскольку должна еще написать несколько писем.

Что ж, выходит, закончить рассказ придется мне. Сразу оговорюсь: когда на следующий день мы встретились в храме, меня поразило бледное, изможденное лицо Элизы. Теперь-то я знаю, что́ было тому причиной.

Храм дю Маре [38] У этой церкви на парижской улице Сен-Антуан несколько названий. Помимо указанного, ее еще называют церковью Святой Марии и Ангелов. Строившаяся как католический храм, она декретом Наполеона была превращена в протестантскую церковь, каковой остается и поныне. построили более ста лет назад, придав зданию вид римского пантеона. Величественный арочный вход, купол, представляющий собой собственную версию знаменитого купола. Позади храма высились стены. На улице, где он стоял, было тихо. Лишь изредка мимо проезжала телега, груженная сеном, и скрывалась за боковыми воротами того или иного дома.

Едва встретившись со мной, Элиза заявила, что дальше мы должны двигаться поодиночке. Я сомневался в правильности такого решения. Меня настораживало выражение ее глаз. В них чего-то недоставало, словно сюда явилась лишь часть ее личности.

Наверное, так оно и было. Тогда я принял это за признак решимости и сосредоточенности. Записи в ее дневнике не давали повода думать, будто ее тревожило что-то еще, о чем она умалчивала. Элизой двигало стремление добраться до Жермена, однако вряд ли она думала, что ее убьют. Она считала, что сама убьет Жермена или погибнет, осуществляя свой замысел.