Оливер Боуден - Возрождение

Факелы мерцали и колебались высоко на башнях Палаццо Веккьо и Барджелло, и только несколько фонарей освещало площадь перед кафедральным собором. Также были освещены пристани по всей длине вала реки Арно, в которых, как и в любом городе, где большая часть горожан с наступлением ночи предпочитала ложиться спать в помещении, сквозь темноту проглядывались фигуры нескольких моряков и портовых грузчиков. Некоторые из моряков все еще крутились возле своих кораблей и лодок, подготавливали снасти и аккуратно складывали скрученные веревки на темные, шершавые доски, а грузчики торопливо отволакивали или перевозили груз для хранения на ближайшие склады.

Огни также мерцали у трактиров и публичных домов, но на улицах почти не было людей. Прошло уже семь лет с тех пор, как 20-летний Лоренцо Медичи был избран правителем города, принеся с собой хоть какое-то ощущение порядка и мира в серьезное соперничество между семьями лидирующих международных банкиров и купцов, которые и сделали Флоренцию одним из богатейших городов мира. Злоба эта никогда не переставала кипеть в городе, время от времени достигая точки кипения, и, как каждая группировка боролась за контроль, так и некоторые из них заключали альянсы, а некоторые оставались постоянными и непримиримыми врагами.

Во Флоренции, в год Господа нашего 1476, как раз стоял весенний, пропахший нежным жасминовым запахом вечер, когда вы бы смогли почти не замечать зловония из Арно, особенно если ветер дул с правой стороны. Впрочем, выходить на улицу после захода солнца было бы не самым разумным решением.

Луна восходила в темно-синем небе, правя над множеством сопровождающих ее звезд. Свет падал на площадь перед Понте Веккьо, на множество лавок, темных и молчаливых в такой час, вплотную прилегающих к северному валу реки. Свет также лился на фигуру, одетую в черное, застывшую на крыше Церкви Санто Стефано аль Понте. Юноша, семнадцати лет, высокий и горделивый. Осматривая лежащие внизу окрестности острым взглядом, он приложил ладонь к губам и свистнул, негромко, но резко. Отзываясь на призыв, сперва один, затем трое, потом дюжина, а после и двадцать человек, таких же молодых, как он сам, вышли на площадь из темноты улиц и арок. Большинство из них было закутано в черные одежды, некоторые в кроваво-красных, зеленых или голубых капюшонах или головных уборах, все с мечами и кинжалами на поясах. Банда опасно выглядящих юнцов развернулась веером, дерзкая и самоуверенная в своих действиях.

Юноша посмотрел вниз на напряженные лица, бледные в лунном сиянии, пристально смотрящие на него. Он вскинул над головой кулак в дерзком приветствии.

– Мы на одной стороне! – воскликнул он, и они тоже вскинули кулаки с зажатым в них оружием и, потрясая им, одобрительно поддержали: «На одной!»

Юноша быстро спустился, подобно коту, вниз по незаконченному фасаду с крыши на портик церкви, спрыгнул, взметнув за спиной плащ, и припал к земле, прямо в центре собравшейся группы. Они обступили его, ожидая.

– Тише, друзья мои! – призвал он, подняв руку и останавливая их, потом мрачно улыбнулся. – Вам известно, зачем я позвал вас, своих преданных союзников, сюда в такой час? Чтобы просить вас о помощи. Слишком долго я молчал, пока наш общий враг, – вам известно, о ком я, о Вьери Пацци, – безнаказанно распространял по городу клевету о моей семье, смешивал имя Аудиторе с грязью и не оставлял жалких попыток унизить моих близких. Обычно я не опускаюсь до того, чтобы марать руки о шелудивого пса, но…

Он не договорил, потому что большой, каленый камень прилетел со стороны моста и упал возле его ног.

– Прекрати нести чушь, глупец, – раздался голос.

Юноша и группа вокруг него, как один, обернулись на голос. Парень уже знал, кому он принадлежит. Другая группа под предводительством молодого человека пересекала мост с южной стороны. На их предводителе поверх темного бархатного костюма был роскошный красный плащ, удерживаемый пряжкой в виде герба – золотые дельфины и кресты на синем фоне, – ладонь его лежала на эфесе меча. Он считался красавцем, но впечатление портили поджатые губы и слабый подбородок, также он был полноват, что, впрочем, не сказывалось на силе его рук и ног.