Екатерина Дроздова - Богоявленское

Прижав к себе, как можно крепче сына, и закрыв ему глаза ладонью, князь Петр Иванович Сенявин наблюдал разыгравшуюся трагедию. Страшная картина лежащих и истекающих кровью на заснеженной брусчатке людей, перемешалась в его сознании с картиной, казалось бы, уже забытой трагедии девятилетней давности, когда такие же не в чем неповинные люди, окровавленные, раздавленные лежали в огромном поле, в пыли.

Внутри князя все затряслось от происходящего на его глазах ужаса, как неожиданно над его ухом прозвучал близкий, знакомый голос:

– Петя!!!

В кабинете было тепло, а легкое потрескивание в камине почти усыпляюще действовало на Петра Ивановича Сенявина. Впрочем, этот камин со своими извивающимися линиями, растительным декором на облицовке сам собой завораживал и успокаивал. Не менее красив был и сам кабинет. Стены его в верхней совей части, были затянуты шелком, а в нижней его части был вмонтирован дубовый цоколь. Украшенная растительным орнаментом стена, как бы росла вверх от пола к потолку, гладко окрашенному, в центре которого находилась изысканная люстра. Рисунок наборного, узорчатого пола также повторял переплетение стеблей цветов. В мебельном гарнитуре кабинета преобладала плавность линий и волнистые природные очертания. Все это делало его необыкновенно изысканным, эмоционально насыщенным. Но больше всего внимание Петра Ивановича привлекли большие витражные окна. При попадании лучей солнца на них, каждое стеклышко подмешивало свой неповторимый цвет, и вся картина изменялась. Такой красотой хотелось наслаждаться с утра и до вечера, пока солнце не сядет за горизонт.

В это время дверь в кабинет отворилась, и на пороге появился молодой, тридцатипятилетний мужчина, необыкновенно привлекательной европейской наружности. Прекрасно сложенный, с утонченными чертами лица и пышной светло-русой шевелюрой.

– Сейчас Марта принесет чай,– с характерным немецким акцентом сказал он. – Андрей уснул, можешь не волноваться. Ах, друг мой, я не верю своим глазам, глядя на тебя. Сколько мы не виделись? Девять лет?

– Да, Михаэль, девять лет мы не виделись, и при встрече ты снова спасаешь мне жизнь, – улыбнулся князь Петр Иванович в ответ.

– Спасибо, друг мой! – добавил он, взяв Михаэля за руку.

– Ну-ну, стоит ли об этом говорить?

– А я вот любуюсь твоим кабинетом, – сказал Петр Иванович. – Какая изысканная красота во всем. Особенно хороши эти витражные окна.

– О, эти окна изготовлены из самого высококачественного стекла. И цена им, надо сказать, соответственна, – засмеялся Михаэль. – Впрочем, все это Марта. Когда мы переехали сюда из Москвы, она все устроила на свой вкус.

– Стоит отметить вкус у Марты отменный! Ваша московская квартира, насколько я помню, была также хороша. Но впрочем, что это я об интерьерах? Ты уже капитан. Расскажи лучше, как ты живешь? Откуда здесь?

– Мой полк дислоцируется здесь, в Санкт-Петербурге. После Москвы я получил новое звание и перевод в 145-й пехотный Новочеркасский Императора Александра III полк. Разумеется полк сейчас, как и вся дивизия, на театре боевых действий. Наше первое сражение произошло в Хушитае.

– Сражение при Шахе? Как же читал, читал. Герои, как есть герои.

– Все так, герои, но еще и потому, что ценою своих жизней эти сотни убитых многому научили нас оставшихся в живых. Теория, учения, – ничто, рядом с настоящим сражением. Это было в сентябре, наш полк занял позицию на Двурогой сопке, у деревни Тай-хайши. Там мы были окружены японцами. До рассвета мы отбивали атаку за атакой. К чертям теорию, пробивались штыками, врукопашную. Это был подлинный ад! Только вообрази, кровь приливает к лицу, в висках стучит, во рту все пересохло, а что впереди неизвестно. Быть может смерть. Временами становилось невообразимо страшно. Да-да, признаюсь – страшно.

– Это оттуда ранение? – спросил Петр Иванович.

– Да, и ранение и звание, и «Георгий», все оттуда,– ответил Михаэль, указав на наградной крест Георгия четвертой степени.

Немного помолчав, Михаэль сказал:

– Только там я понял, что, в сущности, о войне, мы ничего не знали. Война страшна, хитра и непредсказуема. Многому, очень многому нам еще предстоит научиться, многое узнать, ко многому привыкнуть. И важнее всего, чтобы эта первая, в нашей практике война нас пощадила, не растоптала. Слишком много мы не знали, и не хотели знать, и это сейчас нас губит. Поверь, мы не выиграем эту войну, там, на поле боя это стало ясно совершенно. Сейчас стремиться нужно лишь к тому, чтобы потери наши не стали катастрофически велики. Более того, как бы жестоко это не прозвучало, но я ощущаю эту войну, как репетицию, тренировку, перед чем- то по-настоящему глобальным. Дай Бог, чтобы я ошибался!