Мег Уэйт Клейтон - Последний поезд на Лондон [litres]

– Мне кажется, Зофи, – сказал Штефан, – опоздай твой поезд еще хотя бы на минуту, я бы умер от нетерпения. – Краем рубашки он протер ее очки, после чего надел их ей на нос и улыбнулся кривоватой улыбкой. – Я ходил посмотреть, на какой путь прибудет поезд Иоганны, но его еще не объявили. Он будет здесь с минуты на минуту.

Пока они шли по перрону к зданию вокзала, Зофи вложила руку в ладонь Штефана. Их пальцы оставались переплетенными и тогда, когда они стояли под доской объявлений и таблички с треском вращались у них над головами, пока не замерли на той, которая указывала прибытие поезда из Хариджа: на нем приезжала Иоганна. Подойдя к краю платформы, они стали наблюдать за высадкой пассажиров: женщины, солдаты, матери с детьми. Зофи была счастлива. Даже когда ей сообщили, что она будет учиться в Кембридже, она не радовалась так сильно.

Но вот перрон покинул последний пассажир.

– Наверное, я перепутала время прибытия, – сказала Зофи.

Иоганна не приехала. Во всем составе не было ни одного ребенка, который путешествовал бы без присмотра.

– Все когда-то ошибаются, – беспечно ответил Штефан. – Даже ты, Зоф. Ничего, мы позвоним и узнаем.

– А вдруг ее встретили и она уже уехала? – возразила Зофи.

– Тогда будем думать, как добраться до дома той семьи, где она живет. – Его голос звучал так уверенно.

– Там, в Кембридже, когда ты не со мной, я достаю твои письма и перечитываю. И мне всегда становится легче.

– Знаешь, Зоф, никто не говорит таких вещей, как ты, – заявил он.

– Почему нет? – спросила она.

Он рассмеялся милым, эллиптическим смехом.

– Не знаю, – сказал он. – Хотя, вообще-то, я тоже перечитываю твои письма.

Штефан мешкал. Ему не хотелось возвращать Зофии Хелене ее украшение со знаком бесконечности, но он все же вынул его из кармана и расправил цепочку.

– Моя подвеска! – воскликнула Зофи.

За это выражение радости на ее лице Штефан отдал бы что угодно, не говоря уже о кусочке золота, нежданно-негаданно полученного от Зофи сначала на вокзале в Вене, а потом под звуки детского «Ура!» вторично обретенного под обшивкой вагонного сиденья; памятке о Зофи, которую он привык вертеть в руках в минуты волнения или грусти.

– Давно собирался тебе отдать, – сказал он. – Точнее, давно уже пора было отдать, но я… мне хотелось, чтобы какая-то частичка тебя всегда оставалась со мной.

Зофия Хелена чмокнула его в щеку:

– Знаешь, Штефан, ты говоришь такие вещи, которые вслух произносить не принято.

– Правда? Почему?

– Не знаю, – улыбнулась она.

Штефан взял цепочку, обвил вокруг шеи Зофи и застегнул. Подвеска легла точно на место: в ямку под горлом, туда, где кожа такая нежная.

– Люди либо повторяют то же, что и все кругом, либо молчат, боясь прослыть дураками, – сказал он.

– Но ты не такой, – возразила Зофи.

В памяти всплыла строчка Цвейга, прочитанная им прошлой ночью: «Тысяча лет не излечит потерь одного часа». Зная, что утром ему предстоит встреча с Зофией Хеленой, он не мог спать и зачитался за полночь. И потом лежал, пытаясь придумать, как рассказать ей о своей любви. А она взяла и просто поцеловала его, не дав ему произнести ни слова.

Он все еще мешкал, не желая разрушать очарование этого момента, когда он купался в ее любви, но потребность быть честным с ней до конца победила.

– Нет, Зоф, я такой же, как все, – произнес он тихо. – Я салютовал немецким войскам в тот день, когда они вошли в Вену.

Он ожидал увидеть в ее глазах удивление, разочарование, страх. Как он мог приветствовать тех, кто пришел, чтобы убить его отца? Конечно, тогда он еще не знал, что они идут именно за этим, но понимал, что их нельзя приветствовать как победителей, что никто, ни один австриец не должен салютовать вторгшимся в их страну войскам. Однако Зофи просто взяла и крепко сжала его руку.

Штефан притронулся пальцем к подвеске, ощутив заодно и кожу Зофи.

– Он был математиком, твой отец? – спросил он.

– Он любил математику, но был писателем, как ты. Он всегда говорил, что математик из него вышел бы несравненно лучший, просто писатели сейчас нужнее, из-за Гитлера.

Вместе они подошли к красной телефонной будке. Пока они ждали, когда она освободится – мужчина внутри уже заканчивал разговор, – ожили вокзальные громкоговорители. Раздался голос премьер-министра Невилла Чемберлена:

– Сегодня утром британский посол в Берлине предъявил германскому правительству ультиматум, в котором было сказано, что если до одиннадцати часов утра мы не услышим о начале отвода германских войск с территории Польши, то будем считать наши страны вступившими в состояние войны.