Анатолий Афанасьев - ...И помни обо мне [Повесть об Иване Сухинове]

— Вот где пришлось свидеться, Алексей! — растроганно сказал Сухинов.

— Вы ли это, Иван Иванович?! Господи благослови! — Голос его звучал глухо, точно с трудом выталкивался из горла. — Вас-то уж за что сюда, в ад этот?.. Да хотя слыхал я, слыхал за что. По государеву делу, значит!

— Значит, так, Алеша, значит, так! — Сухинов хотел было обнять солдата, да помешало что-то, какая-то преграда была между ними.

— Уж не меня ли разыскиваете, Иван Иваныч?

— Тебя, Алеша, тебя, больше некого.

Пятин распрощался со своим приятелем, спокойно ждал, что скажет Сухинов.

— Пойдем, Алеша, куда-нибудь с глаз долой. Мне все же на виду болтаться не стоит… Если желаешь, вот, у меня деньги есть, возьми с собой чего-нибудь?

Пятин мельком на него взглянул, отрицательно покачал головой.

— Ежели разговор сурьезный, то лучше без этого.

От этих простых, разумных слов на душе у Сухинова потеплело. Как же надоели ему бесконечные пьяные уверения и клятвы. Соловьев ошибается, полагая, что Сухинов не видит, с кем имеет дело. У него выбора нет. И потом, не все каторжники одинаковы, уважаемый барон, далеко не все. Пятин — каторжник, и слюнявый прилипала Прыщ — тоже каторжник. Их рядом не поставишь. Во многом прав Соловьев, но в главном ошибается. Не отребье на каторге — люди. Люди! И они разные, всякие.

Пятин отвел поручика в дальний лесок, где в одном месте было устроено что-то похожее на беседку — навес из еловых веток и полешки кругом воткнуты в снег, точно табуретки. Жилое место, обихоженное. Для каких, интересно, посиделок предназначено?

Сухинов угостил солдата табачком.

— Ну, расскажи, Алеша, как ты тут?

Рассказ Пятина был недолог. Не о чем особенно рассказывать. Работают, копошатся, как черви в гнилье, мрут в вонище и боли. Кто от работы и голода пухнет, а кто и так пропадает, неизвестно куда и как. После такого, как сегодня, пьяного воскресенья, глядишь, пятка человечков и не досчитаются утром. Кого найдут с проломанной башкой, кого и нет. Ходят ли в бега? Ходят, как не ходить. Но это не от ума, от отчаяния. Что-то не слыхать, чтобы кто-нибудь удачно ушел. Тайгу нахрапом не возьмешь. Там — зверь дикий и человек лютый. За голову беглого награду дают. Небольшую, конечно, большую-то не за что, а все же кому-то в хозяйстве приварок.

— Ну и что же теперь, никакого выхода нет? — спросил Сухинов. Пятин улыбнулся застенчиво. Он ответил так:

— Вы меня вспомнили, Иван Иванович, за то спасибо! Так и я ведь вас не забыл. И доброту вашу помню, и отчаянность. Может, такой, как я, и сгнил бы безответно, мы к этому сызмала приучены, а уж вы терпеть не будете, нет. Я понимаю. А за вами бы и я рад потянуться, ежели чем могу помочь. Говорите без опаски, Иван Иванович. Крест на мне, и совесть я не пропил.

Сухинов не стал таиться. Первый раз он делился своим планом с посторонним, причем с человеком, смыслящим в военном деле. Воодушевился, говорил запальчиво, со всеми подробностями. Когда кончил, будто гору с плеч свалил.

— Ну, как думаешь, Алексей, возможно это?

Ответ Пятина ничего не менял. Сухинов знал, что теперь не остановится до самого конца. Сто мудрецов не смогли бы отговорить его от задуманного. И все же ему очень хотелось услышать слова поддержки от этого спокойного, неторопливого человека. И он их услышал.

— Поднять и захватить рудники — дело не очень трудное, — сказал Пятин. — Вы только сигнал дайте и ни о чем не беспокойтесь. А вот как дальше пойдет… да что там. Хотя бы и напоследок, а глотнем волюшки. Хуже нынешнего не будет.

— Не боишься?

— Наши страхи позади, Иван Иванович. Было бы дело.

— Ну тогда через месяц-полтора жди весточки.

Солнце уже соскальзывало за дальнюю кромку тайги, когда Сухинов двинулся в обратный путь. На расставание Пятин оделил его дорогим подарком. Сухинов попросил у него какую-нибудь железку для обороны. Пятин принес кинжал — настоящий, со слегка изогнутым лезвием, — в тряпочных ножнах.

— Ну, брат! — ахнул Сухинов. — Откуда?

— Есть умельцы, могут снабдить при нужде.

— И много у вас таких?

— Таких немного, а кое-кто найдется.

«Хорошо сходил, — думал Сухинов, возвращаясь. — Уж так удачно сходил, лучше некуда. Рассказать бы тебе, Вениамин, то-то бы ты изумился. Погоди, будет срок, все узнаешь. Каторжники! И мы с тобой, любезный друг, тоже каторжники». Он частенько мысленно обращался и к Соловьеву, и к Саше, а то и к покойным Муравьеву и Бестужеву, спорил с ними со всеми — они его не понимали. Но он их и не хотел переубедить, а хотел лишний раз в себе увериться. Он отлично понимал, в таком опасном предприятии его зачинатель должен быть абсолютно уверен в себе. Отсомневайся до начала дела, а уж после не зевай, зря не оглядывайся. Промедление погубило Черниговский полк, именно промедление.