Анатолий Афанасьев - ...И помни обо мне [Повесть об Иване Сухинове]

На другой день он, смеясь, растолковал Богуславскому, как славно давеча над ним подшутил. И серьезно тому попенял, что нельзя, мол, быть таким олухом взрослому юнцу. Нельзя, мол, верить во всякую чертовщину, дабы не прослыть идиотом. Богуславский охотно поверил как в заговор, так и в то, что это оказалось розыгрышем. Он был человек доверчивый.

Горбачевский думал о Кузьмине с удовольствием. Он знал его ближе, чем другие. Кузьмин учил своих солдат грамоте и пел с ними песни у костра. За его дерзостью и опрометчивостью скрывались непреклонность в достижении цели и гордое спокойствие духа. Горбачевский любил слушать его, когда тот бывал в настроении и тихим мечтательным голосом рассказывал забавные случаи из своей жизни.

Сухинова он близко не знал. Сухинова никто толком не знал. Он был осторожен, деликатен и вкрадчив. Это была вкрадчивость тигра, всегда готового к прыжку. Казалось, он пришел из иного мира и исподтишка приглядывается к людям, потому что не знает, чего от них ждать. В его сине-черных глазах иногда мерцали искры ярости. Сухинов был вспыльчив, но не из тех, кто при всяком подходящем случае разражается потоком угроз. Он был из тех, кто нападает молча. О его сабельном искусстве ходили легенды. В общество его принял Кузьмин совсем недавно. Если бы Горбачевскому предложили на выбор десять, пусть и отчаянных, врагов или одного Сухинова, он, не задумываясь, предпочел бы десятерых.

Он застал Сухинова на квартире. Тот сидел за столом в расстегнутой рубашке, раскладывал пасьянс и был прискорбно задумчив. С Горбачевским поздоровался вежливо и тихо. Он всегда здоровался тихо и приветливо.

— Такое, к сожалению, неприятное дело вчера получилось, — начал объяснение Горбачевский. — Сначала назначили у Веденяпиных, потом почему-то перенесли собрание к Андреевичу. Я просто физически не успел всех предупредить.

Сухинов взглянул на него с любопытством. Ответил как бы с робкой грустью:

— Да вы не волнуйтесь, Горбачевский. Кто я такой, чтобы мне объяснять, утруждаться. Я человек скромный. Мне как прикажут. Сказали к Веденяпину, я рысью к нему. К исполнению привычный. Ежели скажете, я и на ту вон гору влезу и буду там сидеть до той поры, пока мне слезать не велят.

Горбачевский взглянул за окно и не увидел там никакой горы. Ее там и быть не могло, но он все же посмотрел, неизвестно почему. Встряхнув головой, точно отгоняя наваждение, Горбачевский произнес другим, более твердым тоном:

— Я понимаю вашу обиду, Сухинов. Сейчас мы поедем к Муравьеву, и все разъяснится. Я за этим и приехал.

По дороге Сухинов продолжал толковать, что он человек незаметный и к обидам сызмальства привык. И даже как-то плохо себя чувствует, ежели его хоть один день не обидят. Другое дело — Анастасий Дмитриевич Кузьмин. Тот, конечно, человек буйный и не посмотрит, кто там Муравьев, а кто нет. Кузьмин в своей гордыне может самому немчуре Гебелю заехать в зубы. Сухинов сказал, что он сам побаивается Кузьмина. И лучше бы, сказал он, не издеваться над Кузьминым и не приглашать к Веденяпину, если собираются, к примеру, у Андреевича. Горбачевский слушал поручика молча, не испытывая никакого раздражения. Что-то в разглагольствованиях Сухинова было настолько симпатичное, что Горбачевский поймал себя на том, что продолжительное время бездумно улыбается.

Кузьмину еще издали Сухинов крикнул с седла:

— За нами прислали, Анастасий Дмитриевич. Видать, накажут за вчерашнее.

Кузьмин его веселья не разделял. Он был бледен, казался невыспавшимся.

— Вы ведь понимаете, Горбачевский? — сказал он, заранее ярясь. — Не в нашей обиде суть. Я готов примириться с заблуждениями, даже понять трусость, но не могу терпеть уловок. Уловки свойственны мелким душам. Каково нам принимать руководство людей, способных на интриги по отношению к товарищам? Я не могу верить человеку, который водит меня за нос, точно дамочка с парижского бульвара.

— Это уж вы, позвольте заметить, хватили через край. Вы не хуже меня знаете, что Муравьев безукоризненно честный человек и беззаветно предан делу.

— Ах, так! Хорошо же. Поедем, действительно, к Муравьеву и попробуем добиться от этого честного и беззаветного человека прямого ответа хотя бы на одни вопрос. Такого ответа, какой подобает человеку чести. Пышных словес мы достаточно наслышались от его оруженосца.

— Зачем ты так, Анастасий? — укорил Горбачевский.

У Муравьева они застали Бестужева-Рюмина. Раскланялись все холодно, сухо, кроме Бестужева. Тот выразил огромную радость при виде гостей, но его восклицания и попытки обняться с Кузьминым вышли как бы и некстати. Однако он нимало не смутился. С его лица не сходила мечтательная улыбка. Он переживал одновременно три величайших состояния человеческой души — молодость, любовь к женщине и жажду подвига во имя родины. Такое напряжение редко по силам человеку. Судьба Бестужева была молниеносной и ужасной, но он не провидел своей судьбы. Люди не ведают своей судьбы — это счастье. Улыбка Бестужева сразу вывела Кузьмина из равновесия. Он повернулся к Муравьеву.