Анатолий Афанасьев - ...И помни обо мне [Повесть об Иване Сухинове]

Сухинов бесшумно отошел от окна.

— Ты смотри, как следует охраняй, — сказал часовому. — Не вздумай дрыхнуть.

— Не извольте сомневаться.

— Знаю я вас.

В семь утра Сухинов барабанил рукояткой пистолета в дверь к Войниловичу. Подпоручик, судя по его воспаленным глазам, ночь провел дурно. Увидя Сухинова, только безнадежно махнул рукой:

— От Сергея Ивановича, конечно? По поводу провианта?

— О нет, я от себя лично.

— Чему обязан?

Сухинов плечом его отодвинул и прошел в комнату. Удобно уселся на стул, перекинув ногу на ногу.

— Я слушаю вас, Сухинов.

— Это я вас слушаю, милейший.

Войнилович, косясь на сидящего посреди комнаты поручика, начал одеваться, молчал.

— Ты что же это, Антон, дурака валяешь? — доверительно спросил Сухинов.

— Кто вас уполномочил разговаривать со мной в таком тоне?! — вскинулся Войнилович.

— Моя совесть, Антон. Она обращается к твоей совести и к твоей чести. Ты разве не слышишь?

— Слышу, Сухинов. Я много о тебе слышал. Ты взял на себя обязанности опричника при Муравьеве. Он всех пугает твоим именем. Он пригрозил, что если я вовремя не приведу капитана Козлова с его ротой, то он пошлет за нами тебя. Это смешно, ей-богу!

— Почему смешно?

— Потому хотя бы, что я не боюсь ничьих угроз.

— Тебе и не надо бояться. Я знаю, ты честный и благородный человек и не способен на предательство. Но сейчас, дорогой Антон Станиславович, ты еще раз поклянешься, что не отстанешь от общего дела и будешь беспрекословно и четко выполнять все распоряжения Сергея Ивановича.

— А если я откажусь?

Сухинов вздохнул, вынул заряженный пистолет и стал его с любопытством разглядывать. Войнилович без сил опустился на кровать.

— Это же будет обыкновенное убийство, Сухинов!

— Ошибаетесь, подпоручик. Это будет справедливое возмездие за измену… Так вы будете клясться? Мне время дорого.

— Клянусь! — сказал Войнилович дрожащим от ненависти голосом. — Клянусь до конца следовать за полком. Но также клянусь отомстить тебе при первой возможности, Сухинов!

— Как вам будет угодно.

Жители Василькова начали постепенно приходить в себя. Торговые люди послали делегацию к Муравьеву, и их заверили, что за провизию и прочие товары, необходимые в походе, с ними рассчитаются сполна. Торговля шла довольно бойко. Любопытство пересиливало страх, горожане потихоньку выползали на улицу, обменивались с солдатами осторожными репликами.

Ближе к полудню на площади перед собором святого Феодосия выстроились пять мятежных рот Черниговского полка. С ними шестнадцать офицеров, считая Михаила Бестужева-Рюмина. В смутной надежде, в спасительном воображении Муравьев видел, как по пути к ним примыкают все новые и новые полки. Пора, пора в путь, в поход. В последний, сокрушительный. Не личной славы и триумфа он ищет, о, нет! Единственное его желание — принести пользу своему бедному униженному отечеству. Поймут ли это, если он погибнет? Так хочется, чтобы поняли.

Уже дважды за ним посылали нарочных с известием, что полк построен, а он все не находил в себе готовности предстать перед людьми, судьба которых отныне полностью зависела от его воли и разума. Брат Матвей не сводил с него печального уговаривающего взгляда. Все было сказано меж ними.

— Пойдем, Матюша, пора, — сказал Сергей Иванович негромко. Матвей кивнул, не подымая глаз.

С ними вместе на площадь вышел, еле передвигая ноги, полковой священник отец Даниил. Он должен был отслужить молебен и прочитать «Катехизис», сочиненный Сергеем Ивановичем. По «Катехизису» солдаты присягнут не императору Николаю, а богу. Отец Даниил Кейзер уже не единожды соглашался и отказывался и снова соглашался, и взял за службу авансом двести рублей у Муравьева, но все равно его пришлось вести чуть ли не под руки. Он шел, тупо уставясь в землю, продолжая сокрушаться, поминая то и дело свою несчастную Жену и детушек. Он бубнил жалобные слова таким замогильным голосом, что Муравьеву стало не по себе.

— Успокойтесь, батюшка, — сказал он резко. — Разве бог не учит вас жертвовать собой ради блага ближних?

— Если бы я еще знал, в чем состоит это благо, — промямлил отец Даниил.

— Благо ближнего в возможности для каждого человека, независимо от его состояния и сословия, быть свободным. Мы не раз беседовали с вами об этом и пришли к согласию.

— Вы, Сергей Иванович, умеете убеждать, и, возможно, вы правы, но, когда я вспомню о том, что грозит моей семье, — волосы дыбом встают. Я всего лишь слабый человек, поймите меня.