Илья Клаз - Белая Русь [Роман]

— Тридцать верст до Могилева, — повторил гетман. — Надо попытаться вести разговор с паном Поклонским… Я думаю, что его любовь к русскому царю не очень сильна. Пусть одумается, пока не поздно, — гетман повысил голос. — Могилев я все равно возьму, если не теперь, то позже…

— Кого прикажешь, ясновельможный, послать в Могилев?

— Пана Самошу, — после некоторого раздумья ответил гетман.

Окрут цокнул. Радзивилл сдвинул брови.

— Что, не нравится?

— Не смею думать, ясновельможный, — замялся Окрут. — Не совсем добро будет пану Самоше вести разговор.

— Почему?

— Племянник Поклонского пан Вартынский в Могилеве. Они шпагами дрались. Я доносил тебе, ясновельможный.

— Крест царю целовал, продавец?

— Вместе с Поклонским.

Гетман сжал зубы.

— Пришли Самошу.

О чем говорил Радзивилл с паном Самошей, Окрут не услыхал. Знал только, что этой же ночью пан Самоша и два драгуна, переодетых в холопское, оседлали коней и подались шляхом на Могилев.

Гетман Януш Радзивилл впервые за последнее время поужинал с вином и рано улегся опочивать. Лежал и думал, что надо было послать под Быхов сотни три драгун. Там, под Быховом, стоит с войском сын его, Богуслав Радзивилл. С этой мыслью и уснул.

А проснулся от пушечных выстрелов и криков. Отбросил одеяло и стал поспешно натягивать одеяние. Без дозвола вбежал в палатку Окрут и, задыхаясь от волнения, почти простонал:

— Трубецкой, ясновельможный!..

— Откуда? — прошипел гетман, натягивая сапоги.

— Подкрался, как тать…

— А где тайные залоги?! — Гетман прицепил саблю, застегнул шлем. — Спали, злодеи?!. Повешу!..

Когда Януш Радзивилл выбежал из палатки, за речушкой уже кипел бой. Драгуны и гусары отбивались от наседавших москалей. Теперь не было времени думать, как мог князь Трубецкой так стремительно пройти пятьдесят верст и незамеченным пробраться в Головчин. Спали часовые, если русские пушкари подтянули стволы так близко.

Ударила кулеврина, и ядро, просвистев над палаткой, грохнуло, взметнув комья земли. Подвели коня, и гетман вскочил в седло. Он кому-то кричал, но кому и что — Окрут понять не мог: торопливо укладывал в сундучок карты и бумаги. Слуги спешно собирали постель и палатку.

Зажигательное ядро попало в хату. Сразу же вспыхнула солома и густой черный дым клубами поплыл к речушке, за которой шло сражение. Гетман, дав шпоры коню, бросился к месту боя. Но Окрут остановил его:

— Ясновельможный! Москали обходят! — и показал на стрельцов, которые бежали по косогору, обходя Головчин. Гетман на мгновение растерялся, но, быстро овладев собой, приказал трубачу:

— Давай отход!..

Рейтары и драгуны, услыхав зов трубы, начали поспешно отходить. Русское войско не стало преследовать. Это немного успокоило гетмана. Он сел в карету и, прежде чем закрыть дверцу, отдал приказание:

— Отступать до села Шепелевичи!..

Войско тронулось. Пушкари, не сумевшие сделать ни одного выстрела, со злостью стегали коней. Рейтары с неприязнью поглядывали на драгун, что те не сдержали москалей на подходе к Головчину. Драгуны же полагали, что рейтары врубятся в строй русских и расчленят его на две половины. Гетман был зол на тех и других, что не уследили за приближением противника. Вместе с тем благодарил бога, что удалось вытянуть всю артиллерию. Русским достались только трупы и тяжелораненые.

К Шепелевичам шли почти весь день. Дорога была узкая и кривая. Лес подступал почти к самой колее. Пехота и кавалерия двигалась сравнительно легко. Пушкарям же досталось. На ухабах и колдобинах лопались постромки. Поспешно цепляли новые и, подталкивая тяжелые стволы, помогали на ухабах взмыленным лошадям.

В Шепелевичах войско гетмана встретилось с отрядом хорунжего Гонсевского, который также отходил от Орши по Смоленской дороге, но свернул к югу, опасаясь встреч с передовыми отрядами воеводы Шереметьева. Узнав о нападении Трубецкого на Головчин, Гонсевский высказал гетману опасение, что русские горазды преследовать.

— Могут, — согласился Радзивилл. — Но не думаю, чтоб пустились. Трубецкой без передышки сделал полсотни верст. Да тут тридцать.

— Русские тяговитые, ясновельможный, — предупредил Гонсевский. — Кажется, падают с ног, а идут. Наше войско завидовать может…

Гетману не понравилась похвала.

— Нечему завидовать. Биться надо с ворогом, — ответил хмуро.

До глубокой ночи сидел хорунжий в палатке гетмана. Развернув карту, гетман поставил на столик свечу и, рассуждая, водил пальцем.