Йозеф Аугуста - Из глубин древности

Амфицион стоял с вздыбленной шерстью над пойманной добычей до тех пор, пока в глубине зарослей не стихли треск и шум, вызванные убегающими мунтжаками. Его горло издавало тихое низкое рычание.

Когда вновь воцарилась тишина, хищник затащил добычу в заросли и долго пожирал мясо. Наевшись, амфицион раздвинул кустарник и вышел на тропинку. В его окровавленной пасти болтались остатки тела оленихи, которые он собирался отнести самке с детенышами.

Зверь тяжело побежал по тропинке к лесу. Добравшись до него, он растворился в тенях деревьев и без остановки помчался рысью вперед, к подножиям гор — туда, где в скальном логове нетерпеливо ждала его возвращения самка вместе с их голодным потомством.

Где-то далеко на горизонте родился новый день.

Море облаков озарилось розоватым цветом и это сияние все больше и больше разливалось над глубокими восточными пропастями. Казалось, что будто бы здесь распускается огромный алый бутон.

В стене цветных облаков понемногу образовался узкий просвет, тянущийся низко над горизонтом, его целостность нарушали лишь далекие скалистые пики. Из этого чистого пространства разлетелись подобно стрелам во все стороны солнечные лучи, они коснулись вершин гор, промчались сквозь древесные кроны и добрались до кустов и высоких трав. Все затрепетало от прикосновений солнца. Капли утренней росы заиграли радужными красками, а сумрачные места потихоньку освободились от объятий тени. Гладь широких рек сверкала алыми и золотыми отблесками, а волны живо подхватывали их и несли с собой куда-то в неведомые дали или к стоявшим неподвижно словно забор тростникам, в чьем хаотичном лабиринте они навеки исчезали.

У реки, на травянистой равнине, которая по мере приближения к горам превращалась в покрытую холмами местность, глаз радовали белые, желтые и красные цветы различных амарантовых, мальв и бесчисленных астровых с крестоцветными. Осыпанные солнечной пылью, они наполняли своим нежным запахом чистый утренний воздух, в котором разносились радостный стрекот и скрипучее пение проснувшихся насекомых.

В этот момент восток озарился светом и солнечный диск взошел над горизонтом, постепенно поднимаясь в серо-голубую высь небесного свода. Весь край уже пробудился от ночного сна и радовался жизни.

Где-то далеко от этого места, между холмами у подножия гор, под высоким зеленым кустом лежал удивительный огромный зверь. Он еще находился в глубоком сне, голова и лапы были спрятаны под телом, потому животное напоминало большой волосатый шар.

Пока куст отбрасывал на него свою тень, все шло хорошо. Крепко спящий зверь так и лежал, тихо и неподвижно, а единственным признаком его жизни было лишь размеренное дыхание.

Но вот поднявшееся выше солнце прогнало тень и направило свои лучи прямо на мохнатого соню. Острыми шипами они прошли сквозь грубую шерсть, раскаленные наконечники вонзились в кожу и начали вворачиваться в нее, проникая все глубже и глубже.

Прошло немного времени и любитель поспать шевельнулся. Но дрема все еще смыкала его веки, не позволяя открыть глаза. Зверь снова заснул, хотя и не так крепко, как до этого.

Однако новый натиск солнечных лучей, на сей раз более многочисленных и более жарких, обрушился на неподвижное тело. Снова они терялись в грубой, желтоватой шерсти, снова жгли и жалили. Сонный мохнач начал вертеться, досадливо встряхиваясь, и вдруг из волосатого шара показались низколобая узкая голова и четыре сильных лапы. Зверь несколько раз лениво потянулся, а потом с неохотой встал на ноги.

Это был нотротерий, гигантский ленивец из отряда неполнозубых млекопитающих, живший и вымерший в раннем четвертичном периоде. Длинное мощное тело, покрытое грубой и длинной шерстью желтоватого цвета, заканчивалось необычайно толстым хвостом. Задние лапы выглядели весьма сильными, передние — лишь чуть-чуть послабее. Голова была узкой, с покатым лбом, а глаза смотрели тоскливо и невыразительно.

Разбуженный нотротерий стоял на месте, тупо глядя вокруг, а потом медленно и тяжело затопал куда-то. При каждом шаге лапы на землю опускалась не вся ступня, а только лишь ее края, так что следы, которые оставлял зверь, напоминали большие выпуклые миски, на которых не было ни малейшего признака больших, загнутых когтей, вооружавших некоторые пальцы.