Йожеф Лендел - Избранное

— Позвольте мне рассказать одну историю, — вдруг проговорил пассажир, до этого не принимавший участия ни в обмене анекдотами, ни в споре и ни словом не обмолвившийся о своей профессии.

Обладатель двойного подбородка бросил на него оценивающий взгляд. Седина уже сильно посеребрила волосы мужчины, и потому адвокат сделал вывод, что человек этот должен придерживаться солидных взглядов. Баритоном, переходящим в бас, он произнес: «Мы были бы очень рады», — и отрекомендовался.

Офицер-коммивояжер отметил, что костюм хотя и не очень новый, но явно от хорошего портного — прекрасно сидит на этом широкоплечем сухопаром человеке, речь и жесты у него спокойные, и потому счел незнакомца обедневшим аристократом, а странное его произношение позволило коммивояжеру предположить, что он — младший отпрыск какого-нибудь английского лорда, и тотчас проникнуться к нему безотчетной симпатией. «Ну что ж, если эта история кажется вам заслуживающей внимания…» — сказал он и постучал по крышке своего роскошного портсигара толстой египетской сигаркой.

Молодой американец решил, что ему снова предстоит услышать нечто забавное, и поудобнее откинулся на стуле.

Автор этих строк слушал.

Насмешливые серо-голубые глаза незнакомца внимательно оглядели присутствующих.

— Рекомендую вам, господа, — начал он, — прежде чем спорить о своеобразии разных народностей, прочитать или перечитать заново рассказ Эдгара По «Убийство на улице Морг»… Жаль, что вы, американцы, — тут он повернулся к сынку богатых родителей, — позволили умереть с голода своему величайшему писателю. Правда, это было давным-давно… но ведь нечто подобное может повториться… Историю, которую вы сейчас от меня услышите, обычно знакомым не рассказывают… Дело в том, что моя роль в ней не слишком благовидна. Но мы-то ведь встретились всего на несколько часов, сойдем с поезда на разных остановках и тотчас позабудем друг друга, — в глазах мужчины мелькнула насмешка, — так что к своему рассказу я отношусь как к уплате долга; эпизод этот связан с одним немцем. История тем более интересна, что в наши дни — уже или еще — не очень-то модно хвалить немцев.

— Полагаю, вы не рассчитываете на литературную изысканность рассказа, — седой мужчина потер висок, — но мне никак не избежать нескольких слов о времени и месте, где это произошло. Я попытаюсь изложить самое необходимое с лаконичностью полицейского протокола.

Время действия — тысяча девятьсот двадцать девятый год. С той поры прошло более четверти века, половина моей жизни, а тогда я был закаленным и натренированным молодым парнем и убежденным коммунистом. Я считал себя боевым, стойким, хорошим членом партии.

Место действия — Потсдам. Бывшая резиденция прусских королей; в те времена город весьма реакционный или, скажем, консервативный. Во всем Потсдаме тогда едва ли насчитывалось и полсотни коммунистов; сторонников Гитлера там тоже было не густо. Это был город чиновников. В основном здесь жили бывшие офицеры вермахта со своими семьями. Они определяли цвет города, причем в буквальном смысле этого слова: на крышах домов, на яхтах и моторных лодках по рекам и озерам в окрестностях Потсдама, даже на лодчонках простого люда развевались по ветру старые «имперские» черно-бело-красные или прусские черно-белые флажки. Очень редко среди них можно было увидеть лодку, где был флажок со свастикой, или черно-красно-золотистый флаг республиканца, или красный флажок спортсмена-коммуниста.

Словом, время и место действия — осень тысяча девятьсот двадцать девятого, два — половина третьего ночи, Потсдам, Железнодорожная улица. Важно отметить, что произошла эта история именно на Железнодорожной улице. Дело в том, что по одной стороне улицы во всю ее длину тянулся высокий забор, за которым были рельсы и складские помещения товарного вокзала. А на другой стороне, примерно в центре, стояли всего два дома метрах в пятистах — шестистах от Потсдама и на таком же расстоянии от другого городка — Новавеса. А дальше — пустыри, пойменный луг реки Хафель, болото. За болотом — река, на берегу которой лепились нежилые лодочные сараи. Даже днем на Железнодорожной улице почти не было движения, ночью же и за несколько часов здесь едва ли можно было встретить живую душу. Автомобилисты избегали ездить по этой скверно мощенной улице, которую не считали нужным приводить в порядок ни потсдамские, ни новавесские городские власти. Должно быть, никак не могли решить в споре, кому же все-таки следует ремонтировать дорогу.