Назир Сафаров - Гроза

— До свидания, дети мои. Надеюсь, что мне еще доведется увидеть вас счастливыми. Может быть, приведется увидеть и ваших детишек. Буду играть с ними, усадив их на плечи…

За порогом стояла лунная ночь, в которую и ушли, держась за руки, молодые муж и жена.

…Луна ушла за Нуратинские горы, но темнее от этого не стало, потому что теперь посветлел уже не только один восточный край неба, но и все небо. Запели самые ранние птицы. Послышалось звучное «вак-вак». Это был голос кваквы, называемой в народе — хаккум что значит «птица правды». Хатам прошептал про себя: «Сказывай, сказывай правду». Но голос кваквы, ее заунывные крики на заре похожи были на стенания, на звуки печали и скорби. От этих криков сердце Хатама невольно сжалось, как от дурного предчувствия.

Турсунташ дрожала и льнула к Хатаму. Она шептала время от времени:

— Страшно. Хатам, мне страшно.

— Чего ты боишься, — успокаивал ее Хатам. — Нуратинские горы я исходил вдоль и поперек, знаю все саи и пастбища, нет места, где не ступала бы моя нога. Волков, что ли, боишься ты?

— Я боюсь не четвероногих волков, а двуногих. Они гораздо страшнее.

— Давай разговаривать, чтобы дорога и ночь не показались такими длинными.

— Ночь скоро кончится, видишь — уже светает. Боюсь, не увидел бы нас кто-нибудь. Далеко ли нам добираться?

— Да, мы должны идти быстрее, чтобы дойти до возвышенности, пока не совсем рассвело.

— А потом?.. Что там, на возвышенности? Кто там у тебя? К кому мы идем?

— Никого там у меня нет. Но там ущелье, промоины. В одном месте я знаю пещеру. Мы спрячемся в ней на целый день. Отдохнем. А с наступлением вечера снова пустимся в путь.

— А дикие звери? Я боюсь.

— Не бойся. Я уже не раз ночевал в этих ущельях. В пещере зимой тепло, а летом прохладно. И никому ту пещеру не отыскать.

— Хорошо, что есть хоть такое место, где мы можем переночевать. — Девушка тихо, но глубоко вздохнула.

— В очень давние времена, оказывается, наши предки все время жили в пещерах, — пошутил Хатам, — и пробавлялись охотой… А что у тебя в узелке, такой он тяжелый, уж не золото ли?

— Золото, — серьезно ответила девушка. — Я, наверное, дура, неправильно поступила… Когда состоялось это проклятое бракосочетание, Халпашша навешала на меня полпуда золотых и серебряных украшений, повела на салом к Додхудаю. Ну, а я поставила ему условие, что стану его женой только после настоящей свадьбы и большого плова для всех людей. Перехитрила его. А когда бабушка и Додхудай заснули, я сняла все украшения и сложила их в узелок.

Турсунташ видела, что Хатам нахмурился.

— Или лучше мне было ждать тебя в этих украшениях?

— То, что ты провела Додхудая, это хорошо. А вот украшения… Ну да, что произошло, то произошло. Назад их теперь не понесешь. Значит, говоришь, там серебро и золото?

— Если бы ты увидел, рот бы раскрыл.

— Увижу, наверное. Ты сама наденешь их все и покажешься мне, как невеста. Пещера будет для нас как ичкари. Ты нарядишься там и выйдешь на площадку перед пещерой во всей красе ко мне на салом. Хорошо?

— Значит, наша свадьба произойдет в безлюдной пещере? — многозначительно спросила Турсунташ.

— Если нам обоим будет там хорошо и радостно, то чем не свадьба? Только вот на салом, на погляденье лица невесты полагается мне дарить тебе дорогие подарки, а у меня ничего нет. Только вот сердце мое… — Хатам взял руку девушки и положил себе на грудь. — Да, только любовь есть у меня, но зато на всю жизнь. Лишь бы ты не поставила мне каких-нибудь условий, как Додхудаю, не назначила каких-нибудь испытаний.

— Испытания все впереди, — сдвинув брови, ответила Турсунташ. — А условие у меня есть…

— Тяжелое? Лишь бы не потерять мне надежды. Ну-ка, не мучай меня, скорее говори про свое условие.

— Условие одно. Мне нужно именно твое сердце.

— Только-то? На! — юноша широко распахнул халат. — Бери и сердце и душу. Быть мне жертвой твоей!

— Есть и еще одна просьба. Ты должен беречь себя. Наши враги хитрее четвероногих волков и кровожаднее их. И они нас будут искать…

— Знаю…

— Чтобы уцелела твоя голова на этом опасном пути, — вот мое единственное желание. — Слезинка заблестела на реснице девушки, словно росинка на утреннем цветке.

Хатам как мог утешал и подбадривал девушку.

— Придет время, когда в глубокой старости ты будешь рассказывать своим внукам как сказку о том, что мы переживаем с тобой в эту ночь. А может быть, эти пережитые нами события, будут как легенда потом переходить из уст в уста… Только вот мы и сами не знаем, что нас ожидает в ближайшие сутки.