И Ходже-цирюльнику было беспокойно, не спалось в эту ночь. Начало весенних дней тревожит и будоражит, манит, если не вдаль, то в степь. Он собрался выбраться из своей сырой норы при мечети и ночевать на дворе под открытым небом, но в это время возвратился Хатам Он вошел в комнату без приветствия и молча сел напротив Ходжи. Почувствовав необычное настроение своего жильца, Ходжа сказал:
— Ассалом алейкум, сын мой!
— Ваалейкум ассалом, бободжан!
— Что случилось, сынок? У тебя сегодня какое-то настроение…
— Почему же, бободжан?
На некоторое время оба задумались. После неловкого молчания заговорил Ходжа:
— В этом временном мире все мы как пузыри. Я знаю, что словами ты не бросаешься. Но если я спрошу, то ответишь ли мне как отцу?
— Какой же может быть у меня секрет от вас, бободжан?
— У тебя на душе какая-то тайна. Поверь своему Ходже-бобо…
Хатам подумал: «Неужели он говорит о девушке, что в доме Додхудая», — и вдруг покраснел.
— Если обещаешь сказать правду, то спрошу тебя.
— Разве я когда-нибудь говорил вам неправду, бободжан?
— Не обижайся на меня…
— Вы — мой отец, мой наставник.
— Тогда вот какой у меня к тебе вопрос. Почему ты до сих пор ничего не расскажешь о себе?! Кто ты, что тобою пережито? Проснулся я вчера, смотрю, а тебя нет в постели. Вышел на двор, поискал тебя там. Ей-богу, встревожился за тебя.
«Неужели он знает, что у меня на душе?» — с беспокойством думал Хатам. Ходжа между тем продолжал: «Весна, сынок, весна. С наступлением весны человек меняется. Ведь все пробуждается к новой жизни — трава, деревья, животные, всевозможная живность. В особенности же такие молодые люди, как ты. И девушки тоже… Такое уж время — весна… Но ты не ответил на мой вопрос».
— Я же говорил, что у меня нет ни отца, ни матери. Я сирота.
— Это я знаю, но это и все, что я о тебе знаю. Остальное все ты держишь в своей душе. А ведь ты стал мне как родной сын. Кем же мне интересоваться, как не тобой, Я, глядя на тебя, все время вспоминаю газель Машраба. Давай-ка подумаем вместе над словами этой газели.
В том городе чужом душа моя скорбит,
Среди чужих людей брожу я, одинок.
Куда бы я ни шел, любой бесцелен путь,
Бездомный сирота, бреду я одинок.
Присяду под забор немного отдохнуть,
Ненужный никому, скитаюсь, одинок.
Чем провинился я перед тобой, аллах,
Что должен, дни влача, скитаться, одинок?
Отторгнут от людей, от близких и друзей,
С бездомною судьбой влачусь я, одинок.
Как вопли мне сдержать больной души моей,
Свои одежды рву и плачу, одинок.
И целы и крепки сердца у всех людей,
С разбитым сердцем я скитаюсь, одинок.
Хатам слушал газель и все ниже опускал голову на грудь. Наконец и слезы заблестели у него на глазах.
— Вот видишь, — заговорил Ходжа. — Не ты один сирота. Оказывается, такой великий поэт, как Машраб, тоже мучился, живя на свете без отца и без матери. Так что — не плачь. Не плачь, прошу тебя, а то и у меня разрывается сердце.
— Простите меня, я причинил вам огорчение. Раз уж вы спросили меня, то я расскажу свою историю, только не знаю вот, вытерпите ли вы всю боль и печаль моего рассказа… Я лишился отца и матери, когда мне было два или три года. Мои родители, оказывается, жили очень бедно. Никогда они не ели досыта даже черного хлеба и умерли от истощения.
— Царство им небесное. Аминь.
— Аминь… Тогда богатый наш сосед, не имевший детей, но мечтавший о ребенке, усыновляет меня. Но посмотрите-ка вы на милость божью. Муж и жена, много лет мечтавшие о ребенке и усыновившие чужого мальчика, вдруг рожают и свою девочку! Воистину, если бог захочет оказать милость, то дает двумя руками, зато, если захочет наказать, бьет тоже двумя руками. Дочку они назвали Хумор [48] Томная.
. Чувствовали они себя на седьмом небе. Не было никого и вдруг сразу и сын и дочь. Угостили они народ большим пловом.
— Да, Хумор, — красивое имя, — вставил свое слово Ходжа-бобо.
— Еще какое красивое, бободжан! — невольно вырвалось у Хатама.
Он замолчал и тяжело вздохнул. Слезы опять навернулись у него на глаза. Но он продолжал рассказ.
— Мы росли дружно, как родные брат и сестричка. Я старался оберегать отца и мать от тяжелой работы и все, даже и по дому, делал сам. Заготавливал дрова на зиму, ухаживал за овцами и прочим скотом, сгребал снег с крыши конюшни, сарая, скотника и со всех домов, И внутренний дворик и наружный двор я всегда держал в чистоте. Весной открывал и поднимал виноградник в саду, осенью опять закапывал виноградные лозы. В общем, хоть я и считался сыном, но больше был похож на батрака. Развлекал я и свою сестренку Хумор. Особенно любила она кататься на мне. Возьмет хворостинку и погоняет меня, словно осла, а сама хохочет. Глядя на нас хохотали и наши родители, не могли они удержаться от смеха. Быстро летело время, быстро росли мы с Хумор, и вот беда выскочила вроде разбойника с ножом прямо из-под наших ног… Рассказывать ли мне дальше, бободжан?
Читать дальше