Джанет Скеслин Чарльз - Библиотека в Париже [litres]

На следующее утро мы с Мэри Луизой устроились на кушетке Одиль, пока она рыхлила землю в своем садике, и пили кофе с молоком, в основном состоявший из молока. Допив, я заглянула в ящики ее буфета.

– Ты все еще думаешь, что она шпионка? – спросила Мэри Луиза.

Я пожала плечами. Из счетов Одиль я знала, что одежду ей присылают из одного бутика в Чикаго. Не то чтобы это стало таким уж открытием – я и так догадывалась, что вещи не из «Джинс-энд-тингс». На поблекшей рождественской открытке некто по имени Люсьен настаивал, чтобы Одиль повидалась с родителями, пока еще не поздно.

– Она возвращается, – прошипела Мэри Луиза. – Она тебя поймает!

– Просто в Париже что-то случилось, – сказала я. – Потому она и остается здесь.

Я быстро задвинула ящик.

Едва закончился медовый месяц, папа пришел за мной к Одиль как раз в тот момент, когда мы заканчивали мой небольшой тест по глаголам. Одиль пригласила его зайти, но он отказался. Мы немного постояли на крыльце в лучах весеннего солнца. Я боялась того, что папа собирался сказать. Ему всегда легко было обращаться с числами. Они легко складывались. Слова были посложнее. Он никогда не понимал их веса.

– Спасибо, что позаботились о Лили, – произнес он.

– С удовольствием, – улыбнулась мне Одиль.

– Теперь мы с Элли вернулись, вы можете и отойти, – продолжил он.

– Отойти?

– Лили должна больше времени проводить дома.

Я ни за что не отказалась бы от Одиль. Она всегда стояла на моей стороне, что бы ни случилось. Я могла рассказать ей все. Папа мог командовать мной, но Одиль никогда так не поступала. Она верила, что я сама сделаю правильный выбор.

Я готова была мыть ее машину, косить газон, поливать папоротники – все, что угодно, лишь бы продолжать уроки с ней. Но прежде чем я успела выложить ей все это, она сказала по-французски:

– Завтра в это же время.

– Oui, merci, – быстро ответила я с огромной благодарностью.

Элеонор уволилась с работы, и папина жизнь вернулась в прежнее русло. После долгого дня в банке он возвращался домой, к жене и дочери и к горячему ужину. По утрам в субботу Элеонор заставляла меня пылесосить ковры и протирать с лимонным средством «Пледж» все поверхности в доме.

– Молодая женщина должна научиться таким делам. Потом ты меня поблагодаришь.

Когда я жаловалась, папа отвечал, что я должна прислушиваться к Элеонор. Он подразумевал – повиноваться.

Даже когда в школе нас отпустили на каникулы, она вставала рано и укладывала волосы. Перед тем как папа уходил на работу, она минут десять поправляла ему галстук. Мама никогда не гладила мои футболки, но Элеонор это делала.

– Никто не сможет сказать, что я о тебе не забочусь!

За ужином, когда я пролила на скатерть суп-пюре из кукурузы со сливками, Элеонор бросилась к кухонной раковине и вернулась с тряпкой, чтобы вытереть каплю.

Мне хотелось отдохнуть от нее, я просто не могла дождаться, когда начнутся занятия в старших классах. Я так надеялась, что Робби наконец влюбится в меня, что Тиффани куда-нибудь уедет, а еще лучше – скончается от какой-нибудь холеры. Вечерами в своей комнате я повторяла дневной французский leçon (урок), потом произносила то, что слишком timide (стеснительно) говорить на английском: je t’aime, Робби, je t’adore.

В первый день занятий я натянула футболку с орлом. Хотя она уже была на два размера мне мала, а принт по большей части осыпался, она заставляла меня думать о маме.

В кухне папа побрякал ключами от машины.

– Готова?

– Мы же купили тебе новые вещи! – сердито воскликнула Элеонор. – Не затруднит ли тебя надеть их?

Я скрестила руки на груди:

– Нет.

Мы обе посмотрели на папу, которому невольно пришлось стать судьей.

– Я просто слышу, как люди говорят: «Ах эта беспризорница Лили!» – передразнила сплетниц Элеонор. – «Носит полинявшие штаны и истрепанную футболку! Что бы сказала ее бедная матушка?»

– Люди всегда болтают, но это не значит, что мы должны их слушать. – Папа показал на свои часы. – Если мы не отправимся сейчас же, то опоздаем.

– Отлично! – ответила Элеонор.

Но это не было настоящей победой.

В «домашней комнате» в школе я села за первый стол, Мэри Луиза – за мной. Робби устроился через проход от меня. Когда я сказала: «Bonjour», он огляделся, как будто решил, что я обращаюсь к кому-то другому.

– Может, лучше по-английски? – посоветовала Мэри Луиза.

– Тихо! – прикрикнула мисс Бойд. – Или я задам всем дополнительную домашнюю работу!