Джанет Скеслин Чарльз - Библиотека в Париже [litres]

– Ça va? – мягко спросил он, и я кивнула. – Мне жаль, что я не смог…

– Не смог чего? – напряженно спросила я.

Он отвел глаза.

Когда он ушел, чтобы взять пиджак, маман сказала:

– Ты совершенно не в себе в последние недели. Что происходит?

– Ничего.

– Ты определенно… хитришь. И почему Поль больше не заходит?

– Если мы не выйдем из дома прямо сейчас, то опоздаем.

– Ты, похоже, заболеваешь. – Маман пощупала мой лоб. – Или ты… – Она бросила полный ужаса взгляд на мой живот.

Взволновавшись, я сказала:

– Это не то, что тебе кажется.

– Останься дома. Отдохни.

Когда родители ушли, я написала в своей тетради:

Милый Реми, я была такой эгоистичной и слепой! Я позволила профессору пострадать, но теперь пытаюсь хоть что-то исправить.

Зазвенел дверной звонок, я вышла к двери, предположив, что маман забыла кошелек.

– Мне не следовало приходить, – сказал Поль. – Но дома они могли меня найти.

У него был разбит нос, кровь запеклась в ноздрях.

– Что случилось? – Я жестом предложила ему войти.

Поль не сдвинулся с места:

– Не хочу, чтобы твои родители увидели меня таким.

– Они в церкви. Так что случилось? – снова спросила я, усаживая его.

– Один из этих нацистских выродков тащился по улице, пьяный в стельку. Я схватил его сзади и стал колотить. Мне хотелось, чтобы он пожалел о том, что явился сюда. Он отбивался, но я уж точно сломал ему нос. А может, и несколько ребер. А потом убежал. Я не сожалею о том, что сделал, но ведь неизвестно, кто мог это видеть.

– Здесь тебе ничто не грозит.

Я вытерла ему лицо своим носовым платком, тоскуя по его прикосновениям. Я была рада, что он пришел, хотя мне хотелось вернуться с ним в тот день у Северного вокзала, когда я испытывала к Полю одно-единственное чувство – абсолютную любовь.

– Раньше мне приходилось задерживать людей самое большее за хулиганство. Когда я… Ну, я и подумать не мог, что они так обойдутся с пожилой дамой вроде нее.

– Ты не мог знать. – Я вспомнила книги, которые должна была доставить. – Нам всем очень жаль…

– Я люблю тебя, – сказал Поль. – Скажи, что ты меня простишь.

В кабинете графини я посмотрела на самодельную постель, где она спала каждую ночь, чтобы охранять библиотеку, а ведь ей уже семьдесят лет, и все же она готова противостоять нацистским солдатам. Рядом с подушкой лежали несколько книг. Я наклонилась, чтобы посмотреть их названия, но Битси потянула меня за рукав, к другим книгам, сложенным на письменном столе. Общие собрания коллектива сократились по составу, теперь это были помощница, хранитель, Битси, Борис, Маргарет, я и Клара де Шамбре.

– Мистера Прайс-Джонса арестовали, – начала графиня. – И отправили в лагерь для интернированных лиц.

Нет, только не потеря еще одного друга, запертого под замок за то, что он был «союзником врага»…

– Месье де Нерсиа пытался добиться его освобождения, – продолжила графиня.

– Я прочитал одно пугающее сообщение, – сказал Борис. – Они отправляют людей не в лагеря для интернированных, а в лагеря смерти.

– Пропаганда, – отмахнулась графиня. – Не стоит верить всем слухам, что до нас доходят.

– Ему предъявили обвинение? – спросила Битси.

– Вполне возможно, – кивнул Борис.

Эта война отбирала всех, кого я любила. И все – моя страна, мой город, мои друзья – оказывались ограбленными и преданными, а я могла противостоять этому лишь одним известным мне способом. Я должна была уничтожать те письма. Мне уже плевать было на опасность. В этом я не сомневалась. Хоть что-то должно быть сожжено. Я выбежала из библиотеки. Борис и Битси кричали мне вслед:

– Вернись!

– Ты не в себе!

В комиссариате я промчалась к кабинету отца, захлопнула за собой дверь. Я схватила какое-то письмо и разорвала его пополам, потом еще одно и еще… Шорох бумаги никогда не приносил мне такого удовлетворения. Сообразив, что папа́ может войти в любое мгновение, я засунула пачку писем в сумку, смяв их в уродливые комья.

Щелкнула дверная ручка, дверь распахнулась. Я отступила от письменного стола, спеша застегнуть сумку.

– Моя обязательная дочь, – сухо произнес папа́. – Явилась с визитом?

Я не знала, что делать.

Изобразить негодование? «Ты заподозрил собственную дочь?»

Прикинуться беззаботной? «Ну да, зашла. Что тут такого?»

Честно признаться? «Да, я воровка».

– Я получил письма, в которых спрашивают, почему полиция не проверяет ранее полученную информацию. И это странно, потому что мы расследуем каждое из обвинений. Я не мог понять… – Он демонстративно посмотрел на разорванные мной письма. – Теперь понимаю.