Евгения Тур - Борьба испанцев с маврами и завоевание Гренады [Совр. орф.]

В этом несчастном походе Мавры потеряли пять тысяч войска, 22 знамени и короля, взятого в плен. Знамена эти стоят и теперь в городе Ваэне, и в день Св. Георгия до сих пор носят их по улицам города в торжественном ходе.

Велика была радость Испанцев, когда они узнали в пленнике своем короля Боабдиля. Граф Кобра старался утешить его, обращался с ним с великим почтением и вежливостию и увел его в свой сильно укрепленный замок.

Из башен Лохи солдаты жадно смотрели в долину Хениля. Каждую минуту они чаяли увидеть победоносного короля, идущего с богатою добычей, за знаменем славного воина Али-Атора, этого бича христиан. Но вдруг в долине показался одинокий, скачущий на измученном коне всадник. По его кирасе и одеянию они признали в нем издали знатного рыцаря. Он достиг Лохи, но у ворот ее загнанный конь пал и испустил дух. Солдаты окружили рыцаря, но он стоял нем, убитый скорбию. То был Сиди-Калеб, племянник знатного гренадского начальника.

— Рыцарь, — заговорили солдаты, — где король? Где наша армия?

— Лежат там, — проговорил Сиди-Калеб. — Небо задавило нас! Они мертвы! Они погибли!

При сих словах крик отчаяния вырвался из сбежавшейся толпы; вопли женщин покрыли его, ибо цвет Лохи пошел за армией Боабдиля.

Старый солдат, опираясь на копье, еще не излечившийся от недавно полученных ран, нетерпеливо сказал тогда:

— А где же Али-Атор? Если жив, то армия не погибла!

— Я видел тюрбан его, рассеченный мечом христианина, а тело его — несомое волнами Хениля, — отвечал Сиди-Калеб.

Тогда старый солдат ударил себя в грудь и, взяв горсть земли, посыпал ею свою голову, в знак траура и скорби.

Сиди-Калеб не медлил ни минуты; он пересел на другого коня и помчался к Гренаде. Скача мимо деревень, он отрывисто и кратко отвечал на вопросы и сеял за собою горе, ибо молодые и лучшие люди ушли с войском короля.

В Гренаде, при вести о плене короля и смерти Али-Атора, поднялось неописанное волнение и скорбь. Всякий справлялся — кто об отце, кто о сыне, кто о женихе — и получал отрывистые слова:

— Отец твой пронзен копьем, когда защищал короля… Твой брат, раненый, упал с лошади и задавлен преследовавшею нас неприятельскою конницей… Твой жених?.. Я не видал его, но видел его коня; он мчался в крови и пене без всадника… Твой сын?.. Он сражался рядом со мною на крутом берегу Хениля и упал в его быстрые волны. Я слышал, как закричал он, призывая Аллаха; а когда я достиг другого берега, я уж не видал его!

Благородный рыцарь Сиди-Калеб выбрался из вопиющей толпы граждан Гренады и поскакал по тенистой алее, ведущей в Альгамбру. Он спешился у ворот ее, называемых воротами правосудия. Аиха, мать Боабдиля, и любимая жена его Мараима неустанно глядели из башни в долину, ожидая победоносного возвращения сына и мужа. Кто опишет скорбь, их объявшую, когда Сиди-Калеб объявил им истину. Аиха не произнесла ни слова; она стояла как окаменелая, как пораженная громом. Наконец глубокий, тяжкий вздох вырвался из груди ее; она возвела очи к небу и произнесла глухим голосом:

— Твоя воля, Аллах!

Несчастная Мараима в припадке отчаяния бросилась на землю; стоны, рыдания, бессвязные слова выражали ее скорбь о смерти отца и плене мужа.

Но Аиха уже владела собою. Она подошла к невестке, подняла ее и сказала сурово:

— Воздержись, дочь моя; помни, что величие души есть непременное свойство принцев крови. Им не приличествует предаваться горести, как простым смертным!

Но Мараима не внимала словам твердой духом свекрови. Она вошла в свою башню и заперлась в ней, и все глядела, со струившимися по лицу слезами, на изумрудную, роскошную долину Хениля, на его воды, протекавшие чрез рощи и луга, на дорогу, по которой так недавно ушли и отец, и муж ее, и вдруг разражалась рыданиями.

— Отец! Отец мой милый! — восклицала она, — предо мной струится та река, которая сокрыла твои останки! Кто даст им честное погребение, кто соберет их в освященную молитвой могилу. А ты, о свет очей моих, ты, радость моего сердца, жизнь моей жизни, милый супруг мой! День бедствия — тот день, когда ты оставил стены эти! Дорога, по которой ты ушел, пустынна, и не воротишься ты по ней радостный! И осталась я одна во мраке и скорби смертельной.

Видя отчаяние жены короля, придворные пригласили менестрелей; они попытались играть веселые мелодии, но сами не могли вынести этих звуков и запели песнь тоски и утраты.

— О, Гренада! — пели они, — твоя слава померкла! Улицы твои не оглашаются топотом коней разукрашенных, звуками труб звонких! Где толпа цветущих юношей, нетерпеливо спешащих показать свою ловкость и удаль на щегольских турнирах. Увы! Увы! Цвет нашего рыцарства лежит увядший на полях чужеземных! Не слышно сладких звуков лютни под балконами красавиц, не слышно кастаньетов в густых рощах и садах Гренады! О, глядите! пустынна и мрачна Альгамбра! Померанцы и мирты напрасно веют свое благоухание; напрасно поет и заливается соловей; напрасно бьют фонтаны и льют освежающую влагу в мраморные бассейны… увы! Лик короля не покажется в залах и садах Альгамбры. Свет Альгамбры угас навсегда!