Сергей Заплавный - Клятва Тояна. Книга 1

Семь лет продержалась вьяве опричнина. Отказались от нее, да поздно. Она уже корни незримые дала. И пошли от тех корней скрытые опричники, часто под теми же самыми фамилиями. Им бы нахапать побольше, на бедах русийских нажиться, к власти прикорябаться, да ничтожны в делах своих и не даровиты. Вот и злобятся, ищут, как удачу перехватить, смуту в стране множат. Это их люди о безумствах Иоанна Грозного молвы подняли. Чернят без разбора все, что сделалось при нем. Надо им пугало из него сотворить. А заодно и нынешнего царя Бориса Федоровича погуще замазать. Ведь Годунов при нем стряпчим, мыльником, кравчим и кем только не был, в опричный поход хаживал — Великий Новгород и другие города усмирять. Почитай, с двадцати годков в кромешниках. Знал, к кому в зятья залезть — к самому Малюте Скуратову. Но и с царем не забыл породниться — через сестру Орину. Она замуж за блаженного царевича Феодора но его воле пошла.

Так-то оно так, да и не совсем так. Нечай вон тоже на племяннице бывшего думного дьяка Дружины Фомича Пантелеева-Петелина женат. Ну и что из этого? Он ведь ее не из корысти в сердце положил, не за хорошее место на Казанском дворе. Сначала она ему приглянулась, а уж после и дьячество пришло. Не без помощи Пантелеева, конечное дело, но своим старанием, своей хваткой и досужеством. С Борисом Федоровичем, поди, тоже так. Он свою суженую заметил не потому, что она Скуратова, а потому что Мария. И поныне с ней но душе и сердцу живет, как Нечай Нечаихой. Цари — тоже люди! Что до Ирины Годуновой, то ее за царевича Феодора вовсе не брат отдавал, а дядя, царев постельничий. И с опричниками не все так просто. Было дело, хаживал с ними Годунов и усмиряющие походы, но опять-таки поелику молод был, мал при дворе, не волен в делах своих. Расправами не замарался, а присутствием при них, сказывают, казнился.

Много напраслины на Борисе Федоровиче, ой много. Правда непременно домыслом крыта. Убиение царевича Димитрия в Угличе взять. Или воцарение Годунова на русийский престол. Их кто похочет, так и толкует. Но всегда с подковыркой. Дескать, мало худородному Бориске показалось имени царского шурина, слуги и наместника, которым он почитай двенадцать лет при Феодоре Иоановиче правил, за облака по его смерти полез. Да как полез-то? Без чести и совести. Напролом. Волей Боярской думы пренебрег, крест отчине целовать не захотел, повернул дело так, будто весь народ его излюбил, в цари выдвинул и устами Земского собора на государение нарек. А чтобы ни у кого сомнений не осталось, велел записать в Соборном определении, будто и Грозный-царь завещал Годунову на царство поставиться, коли Феодора не будет. Венчаясь на престол, сулился устроить на всех землях хлебное изобилование, житие немятежное и неповредимый покой у всех равно, а что дал? — Новую опричнину! Вспомнить хотя бы князей Шуйских, Ивана и Андрея, лишенных жизней его злобой, ослепленного касимовского царя Симеона Бекбулатовича, сына его Ивана, отравленного следом, и многих других, изгубленных или опозоренных вельмож, пастырей божьих, лучших людей страны. Это он зажигальщиков подослал, чтобы изнутри Москву спалили, а потом это дело на дьяка Андрея Клобукова свалил и на пытке его же и замучил. И по сей день в память о том сожжении главную торговую площадь у Кремля люди Пожаром кличут…

Вот и Власьев туда же. Впрямую ничего не скажет, но Годунов у него получается если не упырь, то исчадие упыря. Кромешник! И самоуправен до неразумности, и лют. Завел подданных в усобицы и непорядки. Оттого Самозванец в недрах русийских и вызрел, как таракан на печке. Теперь надо печку на заморскую жаровню менять, звать к себе ляхов или немцев: приходите княжить и владеть нами! Будто Русия своими умами и обычаями вконец обнищала. Будто народ, что глина: взял и перелепил по-чужому, не спросись.

Пять лет назад, когда Годунов поставился на царство, Власьев иное пел. И не только на Москве, в заграницах тоже. Он тогда из Архангельска отправлен был с посольством к Австрийскому дому в город Гамбург. Плыл сперва мимо норвежских и датских берегов, потом Эльбою и всюду восславлял могущество и добродетели нового царя. Дескать, разумен, красноречив и благолепен премного. И допреж, при Феодоре Ивановиче, будучи начальником всей земли, устроил дело так, чтобы воинство цвело, и купечество, и народ, грады украшались каменными зданиями без налогов, без работы невольной, от царских избытков, с богатою платой за труд и художество, земледельцы дани не знали, а правосудие было для всех свято и беспристрастно. Ныне его щедроты и вовсе границ не знают. Положил служилым людям на год восшествия своего сразу по три жалования — одно за покойного Феодора Ивановича, другое за себя, третье годовое. С земских подати, дани и посохи на городовые постройки снял, а с народов сибирских — ясак. Немцев и литву тоже отличил: велел вернуть из ссылок по дальним городам тех, кто по грехам своим туда отправлен. Одним место на Москве дал, другим вотчины, поместья, дворы в округе, а торговым лифляндцам пожаловал звание гостей или деньги — по тысяче, а то и по две тысячи рублей каждому… Слушали про такие чудеса тамошние бурмистры и пели хвалу Московскому государю за его милосердие, премудрость и широко открытое для иноземцев властодержавие.