Фрэнк Маклинн - Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Была ли Великая Яса инструментом деспотического режима, орудием насаждения господства аристократии или новым средством управления народными массами? В этой связи возникают и другие вопросы. Не была ли Яса собранием максим, изречений и остроумных афоризмов Чингисхана, трансформировавшихся в законы? [610] Riasanovsky, Fundamental Principles pp. 146, 158; Vernadsky, The Mongols and Russia pp. 99–110. И есть ли в ней народные элементы?

Ответ на последний вопрос дают многочисленные догматы, табу и установки кодекса, основанные на народных культурных и религиозных обычаях. Особое значение для монголов имело все, что было связано с едой, и именно в этой сфере мы находим прямые аналогии с народными традициями степей. К примеру, если человек давился во время еды, это означало, что в него вселился демон, предвещая смерть: изгнать его можно было только казнью [611] Riasanovsky Fundamental Principles p. 149. . Другим серьезным преступлением считалась порча еды. Монголы патологически боялись отравления; поэтому в Ясе содержалось предупреждение: если вам предлагают еду, вы не должны приниматься за нее до тех пор, пока ее не отведает сам хозяин [612] Riasanovsky Fundamental Principles. pp. 151–152; Lech, Mongolische Weltreich pp. 96–97; Sylvestre de Sacy, Chrestomatie arabe II p. 161. . Многие табу касались воды. Тяжелым правонарушением было выплевывать любую жидкость на землю, и целый набор указаний определял правила поведения в проточной воде. Мы уже упоминали причины, объясняющие кажущуюся неопрятность монголов: благоговейное почитание воды и запреты, касающиеся купания. Им запрещалось стирать одежду в проточной воде, хотя некоторые историки утверждают, что Яса запрещала стирку только во время грозы: грозы занимали второе место после ядов в перечне страхов [613] Dawson, Mongol Mission p. 17; Vernadsky 'Scope and Content' loc. cit. pp. 352–353. .

Во многих случаях Яса просто констатировала привычки. Показательный пример — угроза опалой лжецам. В монгольском образе жизни ложь всегда подвергалась осуждению (хотя в отношениях с другими нациями монголы были искусными ловкачами). Можно привести известную историю, иллюстрирующую то, насколько монголы не любили, когда их заставляли «говорить то, чего не было» (по выражению Джонатана Свифта) [614] Из письма капитана Гулливера дяде Симпсону: Джонатан Свифт, «Путешествие Гулливера». — Прим. авт. . Во время афганской кампании в начале двадцатых годов XIII века двоих часовых, заснувших на посту, привели к командующему, и они на допросе признали, что задремали, хотя и понимали, что признание означает верную смерть. Один афганец изумился и честности монголов, и суровости наказания, на что командующий ответил: «Чему вы удивляетесь? Вы, афганцы, отдаете такие же приказы и продолжаете лгать» [615] JR II pp. 1080–1081. .

Определенная «народность» Великой Ясы, безусловно, иллюстрируется ее связью с традициями и обычаями степной жизни, но не только. Можно отметить и другие факторы. К примеру, следуя своей идеологической стратегии равенства (по крайней мере, в пределах армейской меритократии), Чингисхан будто бы хотел установить «ящик для жалоб» на столбе посередине своего лагеря. Любой из его подданных мог написать жалобу или петицию, скрепить печатью и положить в ящик. Хан затем каждую пятницу вскрывал бы ящик и принимал решения [616] Lewis, Islam I pp. 89–96. . К сожалению, мы не располагаем данными о том, насколько успешной оказалась эта инициатива. Он также пытался инкорпорировать в положения Ясы некоторые элементы несторианского христианства (люби своего ближнего, молча сноси оскорбления, подставь другую щеку), имея в виду, конечно, что все эти рекомендации даются только монголам касательно их отношений только с монголами. Один историк писал в этой связи: «Если правило любить ближнего, как самого себя, не отвечать на оскорбления и так далее было частью положений Ясы, нарушение которых каралось смертной казнью, то первым человеком, заслуживавшим смерти, стал бы сам Чингисхан, стерший с лица земли такие города, как Газни, Балх и другие и посекший мечом их обитателей» [617] Riasanovsky, Fundamental Principles p. 159. . Тем не менее, несмотря на все попытки учесть народные традиции и интересы, Великая Яса была инструментом укрепления гегемонии аристократии и подавления простых людей. Главным аргументом в защиту Чингисхана было бы лишь то, что до него убийства, прелюбодеяние, грабежи и изнасилования были обыденными в степях, при нем и после него они случались редко [618] Dawson, Mongol Mission pp. 14–15; Ratchnevsky, 'Die Yasa (Jasaq) Cinggis Khans und ihre Problematik,' in G. Hazai & P. Zieme, Sprache, Geschichte und Kultur pp. 471–487. .