Фрэнк Маклинн - Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Традиционное место встреч монголов и унгиратов находилось между урочищами Цэгцэр и Чихургу [189] SHC p. 15; SHW p. 243; Pelliot & Hambis, Campagnes pp. 423–429. . Есугей уже рассказал Тэмуджину о некоторых трудностях в отношениях с унгиратами. Они разделялись на два клана — ниргинов и босхуров. Хотя ниргины были главнее, монголы имели дело с босхурами и их вождем Дай-сеченом [190] Togan, 'The Qongrat in History/ p. 74. . Дай-сечен встретил их приветливо, но сразу же помрачнел, когда услышал предложение Есугея. Номадам более высокого статуса полагалось платить за невест. Хотя Есугей и считался предводителем племени, он был беден и мог предложить Дай-сечену в качестве предоплаты всего лишь одного коня [191] Henry Serruys, 'Two Remarkable Women in Mongolia,' Asia Major 19 (1957) pp. 191–245. . С другой стороны, унгиратки ценились как самые красивые женщины в степях, и Есугей уже видел Бортэ, десятилетнюю дочь Дай-сечена, и понял, что она очень подходит в жены сыну [192] Mostaert, Sur quelques passages pp. 10–12. . Дай-сечен, втайне рассерженный скромным предложением Есугея, выдвигал все новые требования, рассчитывая расстроить сделку после завершения формального обмена любезностями.

И тогда впервые сыграло свою роль прирожденное обаяние Тэмуджина. Сразу же проникся к нему симпатией Алчи-нойон, любимый сын вождя босхуров, и упросил отца принять Тэмуджина в семью. Дай-сечен согласился, взвинтив цену за достоинства дочери [193] SHC p. 17. . Он возьмет коня, но Есугей обязуется возместить долг, не дожидаясь свадьбы. Он также оставляет Тэмуджина в семье и будет использовать как батрака в порядке возмещения задолженности. «Проживание зятя в семье» было распространено в монгольских степях, если жених не мог сразу же заплатить за невесту, но обычно это касалось только бедняков [194] Riasanovsky, Fundamental Principles p. 239. . Тэмуджин не возражал против того, чтобы пожить в семье Дай-сечена, но его оскорбила бедность отца и собственная роль пешки в династических играх. Позже он с презрением говорил о поступке отца: «Устраивать брак ради обогащения — это удел торгаша» [195] Zhao, Marriage as Political Strategy p. 4. .

Прежде чем Есугей отправился в обратный путь, Дай-сечен рассказал о том, что их приезду предшествовал сон, будто к нему в руки сел белый сокол, держащий в когтях и солнце и луну: это доброе знамение того, что его зять будет править миром [196] SHR p. 14; Ratchnevsky, Genghis Khan p. 14. Dai Sechen's dream was full of symbolism, especially as regards shading, since white was regarded as a lucky colour by the Mongols (Rachewiltz, Commentary p. 328). . Вероятно, сновидение и примирило его с нищим зятем, который тем не менее с явным удовольствием провел три года в стане унгиратов. Предположительно, Тэмуджин работал у тестя чабаном, табунщиком или перегонщиком: степь не признает праздных людей. Эти три года в семье Дай-сечена не прошли для него даром. Познавая жизнь племени, географически расположенного далеко от родных мест, он бессознательно готовился к тому, чтобы править империей [197] Togan, Flexibility pp. 121–125. . Он извлек немало полезных уроков, видел, как долги порождают вражду, как месть превращается в побудительный мотив и вендетта укрепляет родственные узы, племенную идентичность и солидарность, мешающие формированию сверхдержавы племен [198] L. V Clark, 'The Theme of Revenge,' pp. 33–57. . На его глазах разрасталась торговля унгиратов с китайцами, обитавшими на юге за Великой стеной, куда отправлялись меха, кожи, кони, овцы, валухи, верблюды, яки и соль в обмен на лаки, текстиль, слоновую кость, украшения и оружие из железа. Дай-сечен рассказывал о богатстве и могуществе империи Цзинь, и Тэмуджин недоумевал: почему же тогда цзиньцы не завоюют племена в степях и не отберут у них все то, что получают торговлей? Дай-сечен отвечал: китайцы — не воинственный народ, а Тэмуджин думал, что тогда их покорят другие племена, более воинственные.

Но скоро безмятежные времена закончились. Когда Тэмуджину исполнилось двенадцать лет, пришли вести о смерти Есугея. Предположительно, совершая очередной набег, Есугей повстречался с очень большим отрядом татар. Их силы были почти равны, и исход битвы никто не мог предсказать. Татары все же узнали своего главного врага и решили заманить в ловушку. Поскольку два войска встретились на татарской территории, татары пригласили монгольского предводителя и его людей на пиршество, подмешав в угощенье медленно действующий яд [199] SHC p. 18. . Угроза съесть или выпить яд всегда была неотъемлемой деталью степного быта, но Есугей нанес бы страшное оскорбление татарам, если бы отказался от их гостеприимства. Вскоре после отъезда из татарского лагеря он почувствовал ужасную боль в желудке и, немного помаявшись, скончался. Согласно коду чести номадов, он становился мучеником [200] Silvestre de Sacy, Chrestomathie arabe II p. 162. . Умирая, Есугей попросил верного нукера Мунлика вернуть Тэмуджина домой. Сподвижники переживали утрату, и, возможно, Мунлик произнес знаменитую эпитафию: «Ключевые воды пропали, бел-камень треснул» [201] В «Сокровенном сказании» эти слова произносит один из предводителей тайджиутов, откочевавших и бросивших Оэлун с детьми (§ 72). — Прим. пер. [202] Ratchnevsky, Genghis Khan p. 22. .