Барбара Кингсолвер - Библия ядоносного дерева

Конечно, нас до полусмерти напугало то, что кто-то посмел подобным образом терзать папин слух. Но еще больше нас шокировало то, что папа стоял перед ней с красным лицом, пытаясь вставить слово в ее тираду. Четыре девочки с отвисшими челюстями, прилипшие к окну, вероятно, напоминали сестер Леннон из «Шоу Лоренса Велка». Мама шуганула нас от окна, приказав достать учебники и засесть за них. Это не было обычным временем для занятий, и даже день был в школе неприсутственный, но в тот момент мы сделали так, как она велела. А вскоре увидели, как она через всю комнату запустила коробку с сухим картофельным пюре.

После бесконечно тянувшегося затишья в этой Троянской войне мама Татаба влетела в дом и швырнула на стул свой фартук. Мы закрыли учебники.

— Больше я здесь не останусь, — объявила она. — Вы посылать за мной девочка в Бангу, когда вам нужна помощь. Я прихожу показывать вам, как готовить угря. Они там, в реке, вчера поймать большого угря. Рыба детям полезно.

Это был ее последний совет ради нашего спасения. Я проводила маму Татабу до двери, посмотрела, как она топает по дороге — бледные подошвы ступней словно подмигивали мне, — и отправилась искать папу. Он сидел, прислонившись спиной к дереву, поодаль от нашего огорода, и пальцами с двух сторон держал за крылышки нечто похожее на осу, еще живую. Она была шириной с мою ладонь, и на каждом прозрачном крыле у нее виднелась желтая восьмерка, выделявшаяся очень четко, словно ее нарисовал какой-то прилежный ученик или сам Господь Бог. Папа выглядел так, будто только что ему открылась Главная улица рая.

— Тут нет опылителей, — сказал он.

— Что? — удивилась я.

— Нет насекомых, которые опыляют растения.

— Но здесь целое море жуков! — Излишнее было замечание, полагаю, потому что мы оба видели это особое насекомое, бившееся у него в руках.

— Африканские жуки, Лия. Создания, предназначенные Богом для африканских растений. Посмотри на это существо. Откуда ему знать, что делать с бобами «Кентуккское чудо»?

Я не понимала, прав он или нет. Слабо разбиралась в опылении. Помнила только, что его часть выполняют трудолюбивые пчелы.

— Наверное, нам надо было привезти с собой в карманах и несколько пчел? — произнесла я.

Папа посмотрел на меня с каким-то новым выражением, странным и неуверенным. Как будто маленький озадаченный незнакомец глядел в прорези маски с папиными чертами. Он глядел на меня так, словно я была его только что родившимся младенцем, которого он уже очень любил, но боялся, что мир никогда не будет для него таким, на какой надеялся каждый из нас.

— Лия, пчел нельзя привезти. Для этого нужно было бы перенести сюда целый мир, а тут для него нет места.

Я судорожно сглотнула.

— Знаю.

Мы сидели рядом, глядя через кривую бамбуковую ограду на пышное разнообразие пустоцветов папиного огорода. Во мне боролось столько эмоций: восторг от нежности в выражении папиного лица и отчаяние от его поражения. Мы так усердно работали — и зачем? Я испытывала смятение и ужас, чувствуя, что здешнее солнце сожжет многое из того, во что я верила.

Метусела из своей клетки на крыльце крикнул нам: «Мботе!», и я подумала: это «здравствуйте» или «прощайте»?

— Почему мама Татаба тут так бушевала? — осмелилась я спросить. — Мы видели, как она орала.

— Из-за маленькой девочки.

— У нее есть дочь?

— Нет. Одна девочка из этой деревни погибла в прошлом году.

— Как это случилось?

Теперь отец смотрел не на меня, а куда-то вдаль.

— Крокодил убил и съел ее. С тех пор они не позволяют свои детям даже ногой ступать в реку. Даже ради того, чтобы омыться кровью Агнца.

Меня саму крестили, как и всех, на чьем крещении мне пока довелось присутствовать, в чем-то вроде большой ванны или маленького бассейна в баптистской церкви. Худшее, что могло там с тобой случиться — поскользнуться на ступеньках. Я надеялась, что на небе найдется место для этой маленькой девочки, в каком бы виде она туда ни попала.

— Не понимаю, — сказал папа, — почему потребовалось полгода, чтобы мне наконец сообщили об этом простом факте?

Прежний огонь возвращался в эту странную задумчивую оболочку моего отца. Я обрадовалась.

— Ко-ко-ко! — выкрикнул Метусела.

— Входи! — раздраженно ответил ему папа, которого попугай достал уже до печенок.

— Просыпайтесь, брат Фаулз!

— Отвали к свиньям! — заорал папа.

У меня перехватило дыхание.

Он вскочил, зашагал к крыльцу и распахнул дверцу клетки Метуселы. Тот опустил голову и бочком подошел к открытому проему. Его выпученные глаза бегали вверх-вниз, словно он пытался оценить угрозу, исходившую от этого огромного белого человека.