Барбара Кингсолвер - Библия ядоносного дерева

Это случалось редко, но нам приходилось защищать ее. Оглядываясь назад, когда мы были еще совсем маленькими, я вспоминаю, как подбегаю к маме и обхватываю руками ее колени после того, как он задал ей взбучку — словесную, а то и хуже — за незадернутые шторы или промахи в поведении, за женские, так сказать, грехи. С раннего детства мы заметили, что не все взрослые одинаково защищены от унижения. Мой отец носит свою веру, как бронзовый нагрудный знак пехотинца Божьего воинства, а мама — скорее, как перешитый простой плащ с чужого плеча. Все то время, пока папа допрашивал нас на крыльце, я представляла, как она сидит в кухонном домике, опустив плечи, в отчаянии молотя коробкой по этому локомотивному мотору, называемому плитой. В руке у нее — твердая, как камень, коробка с сухой смесью Рахилевой деньрожденной «Мечты ангела»; в сердце — картинка: мама гордо вносит и ставит на стол божественное глазурованное розовое совершенство с горящими свечами на бесценном фарфоровом блюде с голубыми цветочками. Мама держала это в секрете, но хотела устроить для Рахили настоящий праздник шестнадцатилетия.

Однако «Мечта ангела» оказалась неправильным выбором. А поскольку она пересекла Атлантику заткнутой за мой пояс, то вроде как часть ответственности лежала на мне.

Ада

«Отец небесный, благослови нас и призри на рабы твоя», — сказал преподобный. Твоя рабы на призри и нас благослови небесный. И все мы с закрытыми глазами, через прямоугольники отсутствующих стен вдохнули аромат красного жасмина, такой сладостный, что он вызывал в воображении картины греха или рая — в зависимости от того, на что вы настроены. Преподобный возвышался над хлипким алтарем; его огненный «ежик» полыхал, как красная «шапочка» на голове дятла. Когда Дух снизошел на него, он издал стон, предавая тело и душу еженедельной процедуре очищения, которую я называла «клизма аминь» — «нима амзилк».

Мама Татаба на скамье рядом со мной застыла. Ее оцепенение вызывало в памяти выброшенную на берег реки рыбу — чешуйчатый ком вроде куска засохшего потрескавшегося мыла. И все из-за способа ловли душ, который придумал наш отец. Из-за его высокомерной демонстрации силы. Он приказал мужчинам отплыть от берега на каноэ и бросать в воду динамит, глуша все в пределах слышимости. Вы спросите, где он взял динамит? Естественно, никто из нас не привез его сюда на себе. Приходится предположить, что отец купил его у Ибена Аксельрута за большие деньги. Наша семья ежемесячно получала пособие в пятьдесят долларов за свое миссионерство. Это не стандартное для баптистов пособие. Наш папа мятежник, прибывший сюда без официального благословения Союза миссионеров, он добился разрешения своим упорством и тем, что согласился на меньшее пособие. Но даже и оно — это куча конголезских франков, и для жизни в Конго было бы целым состоянием, если бы оно до нас доходило. Но оно не доходило. Деньги прибывали в конверте на самолете, их привозил Ибен Аксельрут, бо́льшую часть он же и увозил. Прах к праху.

Голодным жителям Киланги папа пообещал щедрый дар Божий к концу лета — больше рыбы, чем они видели когда-либо в жизни. «Иисус сын Божий возлюбленный! — выкрикивал он, стоя в лодке и опасно балансируя в ней. — Тата Жезю из бангала!» Уж так решительно был отец настроен завоевать их души или заставить, силой притащить их на путь Христа, что однажды во время нашего общего ужина его осенило. «Сначала накормим живот, а душа придет следом», — провозгласил он. (Не заметив — кто же обращает внимание на жену, — что именно это и сделала наша мама, когда зарезала своих кур.) Но после подводного взрыва всплыли не души, а рыбы. Кувыркаясь, они поднимались на поверхность с открытыми от чудовищного звукового удара ртами и выпученными пузырями вместо глаз. Деревня праздновала целый день — ела и ела, пока мы сами не почувствовали себя теми рыбами, перевернутыми вверх пузами, с выпученными глазами. Преподобный Прайс исполнил притчу о хлебах и рыбах шиворот-навыворот, попытавшись затолкать десять тысяч рыб в пятьдесят ртов. Таскаясь туда-сюда по берегу в мокрых до колен брюках, с Библией в одной руке и обугленной рыбиной на палке в другой, он угрожающе размахивал своим щедрым даром. Еще тысячи рыб, выброшенных на оба берега, судорожно дергались и начинали тухнуть на солнце. Наша деревня на несколько недель была осчастливлена гнилостной вонью. Вместо праздника изобилия получился праздник пустого расточительства. Льда ведь не было. Наш папа забыл, что рыбная ловля требует льда.