Валентин Пикуль - Избранные произведения. I том

Солдаты оставили лыжи, начали собирать прошлогоднюю клюкву, подвешивали на ночь свои котелки к надрезанным стволам берез и по утрам бежали к ним — пить ароматный березовый сок. От нагретой земли поднимался легкий дрожащий пар; пели на все лады птицы, и, выходя из землянок, никто не хотел верить, что идет страшная, кровавая война.

Левашев, пожалуй, больше других не верил в это, и не только потому, что его настроение, умиротворенное пробуждением природы, подогревалось ласковыми письмами Фроси, — Левашев думал так: «Вот стоим здесь третьи сутки. Где-то пролаял автомат «суоми», и — снова тишина. Мы пьем березовый сок; разведчики говорят, что вчера финны ловили в Хархаярви рыбу. Понятно, приказа выступать нет, в штабе виднее, но все-таки — что же это за война?..»

Он как-то сказал об этом Лейноннен-Матти, и ефрейтор вынул из кармана окурок папиросы.

— Вот подобрал сегодня утром около ручья, где берем воду. Видишь, здесь написано: «Тymies», что значит — рабочий. Самые дешевые финские папиросы, их выдают унтер-офицером. А спрашивается, что здесь нужно было маннергеймовцу ночью?.. Так что, Левашев, запомни: здесь тоже идет война — война тихая, неприметная, но очень серьезная…

Левашев убедился в этом, когда финская «кукушка» выпустила в него две пули подряд: одна вырвала из рук котелок с клюквой, другая обожгла плечо. «Ну и ну! — думал боец, уткнувшись в землю. — Это откуда же он бьет?..»

Наверное, полчаса, не меньше, солдат пролежал на сырой земле, терпеливо высматривая «кукушку». Кругом шумели сосны, лес был окутан прозрачной дымкой, ни одна ветка на дереве не шелохнулась.

Но едва Левашев поднял голову, как по верху каски срикошетила пуля, а вторая, выпущенная следом, пролетев над ним, оторвала каблук у сапога. И опять, пока не заболели глаза, он осматривал местность, и опять спокойно шумели сосны, а какая-то пичужка строила себе гнездо и над самой головой солдата заливалась вовсю… «Откуда же стреляют? Так и до вечера пролежать можно», — озлобясь, думал Левашев и… пролежал до вечера.

Когда же стало темнеть, на одной далекой сосне задвигались ветви. Левашев заранее прицелился, увидел финна, и два выстрела раскололи тишину. «Кукушка» свалилась со своей люльки и, раскачиваясь, повисла на веревке, которой была привязана к дереву.

Быстро темнеющий лес вдруг пронзил дикий вопль:

— Ала-ля-ля-ля!!

На этот вопль отозвались другим:

— Ала-ля-ля!!

Левашев, невольно содрогнувшись, поднялся с земли, и четыре выстрела подряд громыхнули в лесу. Одна пуля задела бедро, но вскользь — солдат не сразу почувствовал боль. Прячась среди деревьев, он побежал к расположению своих позиций, а вслед ему трещали автоматы «суоми».

Около высокого навала гранитных камней какая-то тень метнулась ему наперерез. Левашев перехватил занесенную над ним руку с ножом, как его учил Лейноннен-Матти, рванул из ножен свою финку. Маннергеймовец ударил его коленом в живот, и, ломая кустарники, они оба покатились по земле.

— Ала-ля-ля! — кричал финн, пытаясь освободить руку с ножом…

Уже сидя в своей землянке, Левашев долго пытался вспомнить, как он справился с этим белофинном, и — не мог. В памяти сохранилось только тяжелое дыхание врага, вкус земли на зубах, холодный блеск пуукко и равнодушный шум сосен. И всю ночь солдат беспокойно ворочался, думая о том, что ефрейтор прав: здесь война тихая, неприметная, но очень серьезная.

На следующий день, рано утром, финны подтащили к перешейку между озерами мощный громкоговоритель, и шепелявый старческий голос сказал:

— Красноармейцы!..

Все насторожились. Лейноннен-Матти вяло улыбнулся:

— Сейчас агитировать начнут, а потом из гаубиц шпарить, вот увидите.

— Красноармейцы! — повторил голос. — Поворачивайте штыки в землю и сдавайтесь в плен. Мы вас будем кормить хорошо. Масло, сыр, шоколад — вот чем мы снабжаем пленных, каждый красноармеец получит по стакану вина в день…

Старший лейтенант Керженцев злобно сплюнул:

— Вот сукины дети! Сами «няккилейпя» и «каккару» жрут, а тут — масло, сыр, шоколад. Нашли чем соблазнить нас: стаканом вина в день, ха!.. Ну-ка, ефрейтор, разбей им эту говорильню.

Лейноннен-Матти, захватив автомат, убежал исполнять приказание, и шепелявый скоро замолчал, оборвав свою агитацию на полуслове.

А через несколько минут на перешейке разорвался первый снаряд. Он вздыбил землю невдалеке от походной кухни, и молодой повар, мешавший в котле кашу, слабо охнув, свалился с прицепа. Второй снаряд развалил на несколько частей громадный валун. Третий…