Кузьма Абрамов - Сын эрзянский

С удивлением Степа увидел, что у Самаркиных окна ярко освещены, словно там в избе поставили не меньше двух светцев, по три лучины в каждом. Оказалось же, когда вошел в избу, что и один светец вынесли в сени. Изба была освещена совсем не лучиной. С потолка свисала железная проволока, на конце которой висело что-то наподобие стеклянной лампадки, как в церквах перед образами, но побольше и со стеклянным пузырем сверху. Вся семья Самаркиных собралась вокруг стола, смотрели, удивляясь такому чуду. Не надо никаких светцев и лучин, а огонь светит. Не подходи к нему хоть весь вечер. Если надо, можно свет убавить или прибавить, стоит только слегка повертеть маленькое колесико сбоку. Дед Иван, благодушно поглаживая широкую бороду, рассказывал, как они с сыном Проней торговались за эту штуку у городского купца. Тот уступил семишник, и они ее купили.

Самаркины недолго восхищались этой покупкой. Прошло рождество, бабушка Олена внесла из сеней светец. Конечно, свет лучины не идет ни в какое сравнение со светом этой лампы, но эта штучка требует керосина. Керосин же продается в городе, стоит денег. Так этот светильник остался украшением избы. Его зажигали лишь по праздникам и по просьбе любопытных, заходивших к Самаркиным взглянуть на чудо-огонь.

После святочных каникул Степа стал замечать, что отношение «Кля пати» к нему очень изменилось. Она теперь его не дергала за волосы, разговаривала с ним без насмешки. Как-то во время перемены она пригласила его к себе в комнату, показала плоскую бумажную коробочку, открыла ее и поставила перед ним на стол. Степа не знал, что это такое, но вдруг догадался, что это, должно быть, краски, которыми рисуют. Рядом с разноцветными кирпичиками он заметил небольшую кисточку.

— Этими сумеешь рисовать? — спросила его учительница.

Степа шумно вдохнул через нос.

— Кто знает, не пробовал, может, сумею.

«Кля патя» сердито нахмурилась.

— Не дергай так носом, это некрасиво. Дышать надо тихо, чтобы никто тебя не слышал. — Она немного помолчала. — Я тебе покажу, как надо рисовать такими красками. Сначала нужно наметить рисунок карандашом.

Она усадила Степу за тот же стол, за который некогда сажал его «Лексей Ваныч». Кроме этого стола, в комнате ничего не осталось, что напоминало бы о «Лексее Ваныче». На полочке, где раньше стоял целый ряд толстых книг, теперь виднеются всего лишь две книги — одна толстая, как гармонь, другая потоньше. На стенах повсюду висели иконы, много разных икон. На их месте тогда были портреты бородатых людей.

Сердитый возглас учительницы: «Не верти головой!» оборвал его размышления.

— Кисточку следует обмакнуть в воду, развести нужную краску и затем мазать. Понял? — спросила она, кончив показывать.

Степа мотнул головой.

«Кля патя» сняла со стены икону, провела по ней рукой, ‹ак бы смахивая пыль, и поставила ее на стол перед Степой. На иконе была изображена голова Иисуса. Глаза его были полузакрыты, на голове — терновый венок. В том месте, где шипы впились ему в лоб, виднелись капельки крови.

— Знаешь, кто это такой? — спросила учительница.

Он опять молча мотнул головой.

— Не мотай, тебе говорят, головой! — сердито проговорила она. — Что у тебя, нет языка? Кто это такой?

— Наша бабушка его называет Суси-Кристи, — произнес Степа.

Он хотел было сказать, что это звучит, как «в сусеке крысы», но вовремя спохватился. Тогда бы ему несдобровать и уж, конечно, не рисовать этими красками.

— Надо говорить не Суси-Кристи, а Иисус Христос, наш отец небесный, — поправила она Степу.

Тот молчал.

«Кля патя» дала ему толстую бумагу и велела срисовать с иконы голову Христа так, как она там изображена. Она оставила в комнате его одного и ушла проводить урок. Степа нарисовал голову сначала простым карандашом, затем — красками. Все выполнил точно, стараясь подобрать нужные расцветки. Но не удержался и от себя пририсовал цветы к терновому венку, много разных цветов. «Ну, какой венок без цветов!» — думал он.

«Кля патя» долго рассматривала рисунок, поджимала губы, хмурилась. Ее лоб то покрывался складками, то снова разглаживался. Было ясно, что в ней происходила борьба между желанием похвалить и таким же желанием отчитать.

Наконец она спросила:

— Кто тебя научил рисовать? Отец?

— Нет... Наш отец не рисует.

— Твой отец разве не иконописец? — удивилась учительница.

— Нет, — опять сказал Степа.

«Кля патя» поджала тонкие губы и произнесла всего лишь: «М-м-м-м!»