А Томаса сказала:
— Сестра Эвангелина, Улита, из Парижа приехала. — Она так и сказала смешно и длинно — Эвангелина и Улита и еще сказала: из Парижа, а не из Франции.
Олег брякнулся на чемодан и присвистнул:
— Старушка-то розовая, а? Проиграли мы коньяк. Ну даете, тещенька. Прямиком из Парижа? А почему не из Бонна или Лиссабона?
Но Томаса вдруг обнаружила, что не считается с Олегом, и говорила все лишь Инне, видя, как изумилась и растерялась ее всегда собранная и суровая дочь. И за одно это она готова была благословить Эвин приезд.
Ни Олег, ни Инна, конечно, не заметили, в каком состоянии выскочила Розовая Старушка из подъезда (а Розовой-то казалось, что из машины видят и ее слезы, и скорчившуюся от горя фигуру…), и Олег, самый скорый на соображение, не желая замечать тещиной к себе прохладности, а может, и действительно не замечая, крикнул, что надо сестрицу из Парижа вернуть немедля, что же отпускать ее куда-то, а тут они приехали…
Инна сначала похмурилась, как всегда, когда Олег начинал говорить, но, по мере того как в его речах выстраивался ясный и рациональный смысл, благосклонно стала прислушиваться и вскоре подтвердила, что Олег безусловно прав и что пусть сбегает за теткой хоть и до гостиницы, или где там она остановилась. И любопытство говорило в ней. Томаса и сама понимала, что это самый лучший выход из их свидания с Эвой, из того, что они тут наговорили и наворотили. Сейчас Олег приведет Эву обратно, и она тут выспится и отдохнет со своими, а не в пустой гостинице, пустой, как всякое присутственное место для краткого житья. Томаса покраснела: она не узнала, не спросила! — как Эва устроилась, а это первейшая заповедь гостеприимства. Но тут Олег понес насчет того, что Розовую тетку положат на кровать Томасы, а Томаса переедет в столовую на раскладной диванчик. И Томасу как ножом резануло. Она и сама бы Эву положила у себя, не жаль для сестры, но почему это Олег распоряжается ее постелью как своей? Нахально он это сказал, неуважительно. Скор, когда не касается его семьи — Его, Сына, Жены.
Томаса впервые за вечер посмотрела на Олега и сказала ему:
— Верно. Только удобнее ей будет у вас в комнате. У вас и комната современная, и тахта не чета моей кровати. А вы в столовой на раздвижном поспите. Так, по-моему, лучше будет. — И она с вызовом не отводила от зятя взгляда, чего раньше никогда не делала, и рассматривала его загорелое после юга лицо с поголубевшими яркими глазами и почти белыми выгоревшими волосами, отросшими крупными завитками. Она отметила, что небритость идет ему, придает нужную мужскую жесткость его мягкому лицу с неопределенными чертами.
— Тещенька рассудила! Посмотри-ка, Инуль! Мы в столовку после утомительного вояжа, а парижская штучка к нам в спальню! А вы, Томаса Юлиевна, при своих?
Томасой Юлиевной Олег никогда не называл Антонину Алексеевну, зная, что имя это полуправдиво, да и не помнил никто о странном имени бабушки. А раз так сейчас назвал тещу, значит, хотел обидеть и сам обиделся за что-то, не за спальню, скорее за тон «тетеньки» и ее к нему невнимание. У благовоспитанного Олега это было признаком сильнейшего негодования.
— Ну и незачем за Эвой бежать, — сказала Томаса и пошла на кухню, а Инна делала Олегу огорчительно-возмущенные знаки, понимая, как оскорбилась мать.
Олег же на тихие Иннины знаки ответил громко и сердито:
— Да ну вас всех, с вашими тайнами. Нечего строить трагические маски. Пошутить нельзя человеку. Теперь еще Улита-Элита из Парижа. Черт-те что.
И прошел в столовую. А Инна не знала, что ей делать, то ли идти за матерью на кухню, то ли за Олегом, с которым у них на юге нынче вдруг начал организовываться контакт, какого не было многие годы. Контакт, возможно, из-за пары, с которой они там познакомились и у которой была машина — мечта Олега, и они часами с Вадимом, хозяином «Волги», обсуждали скорость и ход, и лучшие «дворники» для окон, и резиновый — обязательно итальянский! — коврик под ноги, и чистилку из перьев, Вадим обещал достать Олегу такую же точно, когда они приобретут машину. И цвет будущей машины обсудили, и приемник, и колонки, и как «сделать из «Жигулей» водоплавающий «домик», смеялись жены. Вот и возник контакт, потому что наедине Инна с Олегом были теперь редко, только полчаса перед сном — засыпал Олег быстро, да и то полчаса эти уходили на любовь и на какой-нибудь краткий необходимый разговор или новый анекдот, который рассказывал Олег, или еще что-нибудь такое же беззначное, пустое, отпускное.
Читать дальше