Сергей Марков - Тамо-рус Маклай

Маклай рвался в Петербург. Уверенный в своих силах, он ждал там признания своих трудов от седых патриархов русской науки. Особенно он хотел увидеть Карла Бэра.

В 1869 году Карлу Бэру было семьдесят семь лет. Величавая поэма его жизни близилась к концу.

Бэр помнил годы наполеоновского нашествия на Россию, когда он, будучи студентом в Дерпте, добровольно поехал спасать от тифа русских солдат рижского гарнизона. Бэр побывал под картечью, когда Ригу обстреливали орудия армии Макдональда.

В 1826 году Бэр в послании Санкт-Петербургской Академии наук обнародовал свое величайшее открытие в области эмбриологии «О происхождении яйца млекопитающих и человека». Через два года Бэр выпустил первый том «Истории развития животных».

Избранный в члены Санкт-Петербургской Академии наук, Бэр зимой 1829 года покинул Кенигсберг, посвятив с тех пор себя работе по изучению естественных богатств России. Ненадолго наведываясь в Кенигсберг, Бэр с 1834 года уже навсегда поселился в России, спасаясь от произвола прусских чиновников, мешавших его научным занятиям.

Карл Бэр принадлежал к тем ученым, вдохновение которых роднит науку с поэзией. Он рвался за Полярный круг, на Новую Землю, которую не посещал еще ни один ученый-естествоиспытатель. Бэр разыскал русского моряка, лейтенанта Цывольку, получил от него все сведения о Русском Севере и скоро на утлой шхуне летел под всеми парусами из Архангельска к берегам Новой Земли. Он изучил фауну и флору полярного острова, побывал затем на Кольском полуострове и островах Финского залива. Работая в Медико-хирургической академии, Бэр вместе с Пироговым основал Анатомический институт, впоследствии совершил поездки в Геную, Триест и Венецию, где исследовал низших морских животных.

Вслед за этим Бэр устремляется в Балтику и на берега Чудского озера для работ по исследованию рыбных промыслов России, а затем на Волгу, Каспий и Азовское море.

Вернувшись в Петербург, Карл Бэр начал работы по антропологии в Академии наук. Пытливый ум Бэра живо откликнулся на многие явления природы. Он посвящает себя изучению географии, зоологии и антропологии преимущественно с прикладной точки зрения, выдвигает проблему соединения каналом Каспийского и Азовского морей, делает описание Каспия, обосновывает «закон Бэра» – о причинах неравномерной высоты правого и левого берегов рек северного полушария, устанавливает систему измерения черепов, чем и прославляется как «Линней антропологии». Бэр открывает лабиринтовые постройки на островах Финского залива, пишет исследования о папуасах, делает изыскания по истории слова, пропагандирует разведение новых полезных растений и особенно выступает за освоение новых рыбных богатств в водоемах России. Всем известную «астраханскую селедку» до Бэра в России не ели, он доказал съедобность этой породы сельди.

Карл Бэр писал стихи и исследовал «Одиссею» Гомера с точки зрения географа. Сделав подробный разбор «Одиссеи», он утверждал, что Одиссей странствовал большей частью в Черном море, Сцилла и Харибда лежат в Босфоре, Балаклава не что иное, как бухта Листригонов. Его привлекала поэтичность легенды об умирающем лебеде, и Бэр научно обосновал эту легенду, доказав, что южноевропейский черноклювый лебедь-кликун действительно издает звуки, похожие на красивое пение, на что не способен лебедь красноклювый.

В годы, когда дряхлый Бэр допевал свою лебединую песню, юный Миклухо-Маклай искал встречи с этим великим человеком. У Маклая была рекомендация Геккеля. Молодой ученый воочию увидел светлые, широко открытые глаза седого академика, еще горящие юным огнем, его большой лоб и покрытое морщинами лицо.

Карл Бэр оказал большую честь Маклаю. Престарелый ученый поручил исследователю Красного моря начать изучение в Зоологическом музее собранных самим Бэром коллекций морских губок.

Так Маклай получил признание знаменитого старца и, ободренный пожатием его руки, стал описывать бэровские находки.

Но только ли одни вопросы изучения морских губок влекли Маклая к Бэру? В те годы виднейшие ученые мира страстно обсуждали проблему происхождения человеческого рода. Антропологи разделились на два лагеря: моногенисты стояли за единство происхождения всех народов мира, полигенисты утверждали обратное. Хотели этого или не хотели полигенисты, среди которых были и ученые с большим именем, но за их спиной стояли колониальные угнетатели, озлобленные прокламацией Авраама Линкольна об отмене рабства в Новом Свете. Еще в 40-х годах XIX века некий Хунт выступил с «теорией», утверждавшей близость низших рас к животным. Потом начались поиски живого «missing link» – недостающего звена между обезьяной и человеком. За признаки этого «вида» принимали и «шерстистость» волос у папуасов, и особую форму черепа, и цвет кожи, и отставленный в сторону большой палец на ноге дикаря, никогда не знавшего обуви. Но Дарвин, Геккель, Бэр, Кольман, Вирхов и другие решительно отстаивали единство происхождения человечества. Не разделяя целиком великой теории Дарвина, Бэр, однако, проявил себя убежденным моногенистом. В самый разгар войны Юга и Севера он писал: «Я ссылаюсь на опыт всех времен и стран: во всех случаях, когда народ несправедливо поступает по отношению к другому, он не преминет считать последний жалким и бездарным...»