Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

— Да. Могу вам рассказать. Только не записывайте. И если вздумаете опубликовать, то отрекусь.

— Да что вы, какая публикация? Мне это необходимо просто уяснить.

— Так вот. Сначала о яде. Еще летом (1922 г. — А. Б.) в Горках Ленин попросил у Сталина прислать ему яд — цианистый калий. Сказал так: «Если дело дойдет до того, что я потеряю речь, то прибегну к яду. Хочу его иметь у себя» (Ленин собирался последовать примеру Поля Лафарга и его жены, дочери Маркса — Лауры, которые отравили себя в 1911 г., чтобы не мучиться наступающей старостью. — Ю. В.). Сталин согласился. Сказал: «Хорошо». Однако об этом разговоре узнала Мария Ильинична и категорически воспротивилась. Доказывала, что в этой болезни бывают всяческие повороты, даже потерянная речь может вернуться… В общем, яд Владимир Ильич не получил. Но после нового удара он в декабре под строгим секретом опять послал меня к Сталину за ядом. Я позвонила по телефону, пришла к нему домой. Выслушав, Сталин сказал:

— Профессор Фёрстер написал мне так: «У меня нет оснований полагать, что работоспособность не вернется к Владимиру Ильичу». И заявил, что дать яд после такого заключения не может.

Я вернулась к Владимиру Ильичу ни с чем. Рассказала о разговоре со Сталиным.

Владимир Ильич вспылил, раскричался. Во время болезни он часто вспыхивал даже по мелким поводам: например, испорчен лифт (он был вспыльчив смолоду, но боролся с этим. — А. Б.).

— Ваш Фёрстер — шарлатан, — кричал он. — Укрывается за уклончивыми фразами.

И еще помню слова Ленина:

— Что он написал? Вы это сами видели?

— Нет, Владимир Ильич. Не видела.

И наконец, бросил мне:

— Идите вон!

Я ушла, но напоследок все же возразила:

— Фёрстер не шарлатан, а всемирно известный ученый…

Что нам добавить? Великий утопист верил, что совокупность материальных факторов преобразует человека — стоит лишь изменить характер собственности. Вышло же все наоборот.

Только нельзя уже вернуть назад миллионы жизней и благородную мощь Российского государства.

Он был беспредельно жесток в следовании предначертаниям плана — создать свободное и счастливое общество. Судьбы людей, их страдания, кровь — это были лишь безликие величины в его расчетах. Как живые люди они отсутствовали. Была предназначенность общества к свершению. Все прочее не имело ни ценности, ни значения, ни смысла.

Великий утопист мечтал искоренить зло, но не сумел избавиться от него даже в своем окружении.

В манифесте ЦК РСДРП «Война и российская социал-демократия» Ленин вскрывает империалистический характер войны 1914 г., разоблачает измену рабочему классу вождей главнейших социалистических партий Европы и II Интернационала. Ленин выдвигает в манифесте революционные тактические лозунги международного рабочего класса в империалистической войне и показывает, что только одна партия большевиков отстаивала интересы международного пролетариата и не склонила революционного знамени перед империализмом.

Задолго до названного манифеста он не без волнения напишет, это чувствуется по строю слов:

«Мы умели долгие годы работать перед революцией. Нас недаром прозвали твердокаменными. Социал-демократы сложили пролетарскую партию, которая не падет духом от неудачи первого военного натиска, не потеряет головы, не увлечется авантюрами. Эта партия идет к социализму, не связывая себя и своей судьбы с исходом того или иного периода буржуазных революций. Именно поэтому она свободна и от слабых сторон буржуазных революций. И эта пролетарская партия идет к победе».

И это звучало как возвышенная и гордая клятва.

В манифесте же проставлена судьба России.

«Превращение современной империалистической войны в гражданскую, — пишет Ленин, — есть единственно правильный пролетарский лозунг, указываемый опытом Коммуны (Парижской. — Ю. В.), намеченный Базельской (1912 г.) резолюцией и вытекающий из всех условий империалистической войны между высокоразвитыми буржуазными странами».

Ленин до конца предан идее справедливости для бедняков через диктатуру пролетариата. Ради этой идеи он живет, без этой идеи нет для него не только земного бытия, но и мира вообще. Здесь никто и ничто его поколебать не могут: ни десятилетия в подлинном изгнании, ни травля в газетах, ни предательства ближайших сотрудников, ни постоянная провокация царской охранки, ни пули Каплан, ни тяжкий недуг.

Есть только революция во имя бедняков. И кровь в достижении этой цели значения не имеет.