Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

Когда семья Василия жила в «сером» доме, он был женат на Бур-бонской. У них с Василием было двое детей — мальчик и девочка. Но Бурбонская, как я понял, была из «простых». Такого там, наверху, потерпеть не могли. «Убрать!» — и все тут. Они развелись. Вскоре Василий женился на дочери маршала Тимошенко — Екатерине Семеновне. Они жили на даче — в шикарном домище с прислугой, с кухней, гаражом, псарней… Чего Там только не было!

Однажды меня вызывает адъютант и говорит, что меня затребовала к себе жена хозяина. Чем-то ей не угодил ее шофер. Она в то время училась сразу в двух вузах. Профессора приезжали к ней на дачу, где она и сдавала экзамены, зачеты… Женщина она была очень строгая, даже жестокая. Детей Василия от Бурбонской она не любила. Их тайно подкармливала повариха, да я привозил им из города гостинцы.

Как-то адъютант сказал мне, что ночью на станцию Ухтомская придет грузовая машина с вещами — подарками для высшего командования и их семей из ГДР. Мы поехали. Действительно, пришел грузовик, полный ценностей. Адъютант забрал кое-что для Василия (в основном приборы для письменного стола), а остальное приказал отвезти на дачу к Екатерине. Об этом мне не велено было сообщать хозяину. Два солдата разгрузили все на даче. Это были золотые украшения с бриллиантами и изумрудами, десятки ковров, много дамского белья (прямо царского!), мужские костюмы в огромном количестве, пальто, шубы котиковые и каракулевые (четыре — золотистый, серый, коричневый, черный каракуль), горжетки, посуда, воротники из чернобурки (если бы только Василий для себя грабил — нет, это были, так сказать, запланированно-централизованные поставки для самой верхушки руководства, но отнюдь не исключение. — Ю. В.).

Позвала она меня и спрашивает, хитро так: что, мол, со всем этим делать? Я и говорю — носить. А она смеется — все не переносить, ковров не истоптать. И действительно, дом и так ломился от ковров, золота и хрусталя. Попросила меня все это продать. Но в комиссионных требовался паспорт, а она не хотела предъявлять свой. У меня же была красноармейская книжка. Тоже — опасно. И решили мы все это продать через скупку. Переживала, что дешево, но деваться было некуда. Я нашел такую скупку на Трубной. Целый месяц я возил туда это барахло. А деньги сдавал Екатерине. Однажды меня задержали, когда пытался продать кое-что в Столешнико-вом переулке, в комиссионном магазине «Меха». Меня отвезли в милицию, но там начальник узнал машину Василия, и меня отпустили, извиняясь и даже предлагая сопровождение. Набрались десятки тысяч рублей. Я спросил Екатерину, зачем ей столько денег. Она ответила, что «Сталин не вечен, а деньги всегда останутся деньгами». Только золото не продала.

И все это на фоне страшной бедности и нищеты. Я возвращался домой и видел, как живут мои соседи…

Иосифа Виссарионовича Сталина видел только один раз. На даче у Василия в день его тридцатилетия. Собралось много гостей. Были там и Каганович, и Булганин, и Микоян, и Молотов. Вдруг все забегали, охрана, прислуга… В ворота въехала машина Сталина-отца. Он холодно поздравил сына, и все прошли в дом. Они были в натянутых отношениях. Нас, конечно, и близко туда не пустили.

Не могу забыть всего этого, поэтому и решил заговорить. Может, легче станет?»

Сталин этого не знал? Его «ленинское окружение» не знало? Да он же приезжал к сыну, как мы это видим из рассказа Брота, не на дачу, а в вотчину (и с работниками, и охраной, и еще Бог весть с какой обслугой). Это же он, великий Сталин, нашлепал сыну-юнцу генеральские погоны, поставил во главе всех военно-воздушных парадов в Тушине. Искренне был бы против — так достаточно было только сказать. Не сказал.

Сталин и все «ленинское окружение» жили, не касаясь народа, совершенно изолированно от него, вне его забот и страданий.

Они, вожди, и их продолжение до самых районных глубин такую жизнь считали естественной. Разложение началось с самых первых дней революции, когда они убивали кого хотели и сколько хотели, достаточно было произнести магическое слово «враг». Право на все жизни вокруг себя не могло не завершиться моральным падением, вырождением и страхом. Жили они за плотным строем гэбэшных спин, размноженных до таких количеств, дабы надежно их закрывать и защищать — всю неправду их существования.

Образцы мужества, скромности, морали!.. Вспомните одни лишь пьянства у самого Иосифа Виссарионовича. Его полусловцо или вздернутая бровь — и скатерть сразу ухватывала гурьба слуг, а в скатерти, дробясь, смешиваясь, — хрустальная посуда, яства, дорогие сервизы. И скатерть уносили этаким узлом, а на столы тут же стлались новые, хрустящие, и выставлялись опять сервизы, хрусталь, яства. Как тут не вспомнить Петра Первого, когда он с полу поднял серебряную (или золотую) нить из шитья парадного платья Екатерины и заговорил гневно: как можно Этим разбрасываться, ведь это месячное жалованье моего драгуна! Тут о подобных материях и не задумывались.