По воспоминаниям Локкарта, единственной целью каждого русского буржуа была интервенция британской армии для восстановления порядка в России, если не британской, так германской армии.
Как я уже писал, независимая позиция Петра Николаевича Врангеля привела его к фактическому изгнанию. Предложение об этом было передано через англичан. Предложение покинуть Россию. Это было вдвойне больнее. Ему, русскому генералу, англичане передают предложение главнокомандующего покинуть Россию.
«Сведения о моей высылке быстро распространились. Известие об этом было встречено в армии и обществе весьма болезненно. Я ежедневно получал огромное число сочувственных писем и телеграмм. Многие приходили лично — соболезновали, просили остаться. Это было очень тягостно. Отъезд мой все откладывался… Все угольщики направлялись в Новороссийск, где шла поспешная эвакуация (бегство разбитой белой армии из Новороссийска в Крым судами из Новороссийска в феврале — марте 1920 г. — Ю. В.)… Потеряв надежду выехать на русском судне, я скрепя сердце сел на английский «слуп».
Стояла легкая зыбь. Печально смотрел я на исчезающие за горизонтом родные берега. Там, на последнем клочке родной земли, прижатая к морю, умирала армия. То знамя, которое она так гордо несла, было повержено в прах. Вокруг этого знамени шла предсмертная борьба, борьба, роковой исход которой не оставлял сомнений…
Я много слышал и читал про Босфор, но не ожидал увидеть его таким красивым. Утопающие в зелени красивые виллы, живописные развалины, стройные силуэты минаретов на фоне ярко-голубого неба; пароходы, парусные суда и ялики, бороздящие по всем направлениям синие прозрачные воды; узкие живописные улицы, пестрая толпа — все было оригинально и ярко красочно.
Мы остановились с генералом Шатиловым (начальник штаба Врангеля. — Ю. В.) в здании русского посольства, где военный представитель генерал Агапеев любезно предоставил в наше распоряжение свой кабинет. Громадные залы посольства были переполнены беспрерывно прибывающими с Юга России многочисленными беженцами… Моя семья пользовалась гостеприимством англичан на о. Принкипо. Я и жена тяготились чужеземной помощью и решили при первой возможности перебраться в Сербию; остановка была за деньгами. Мы выехали из России совсем без средств. После долгих хлопот мне… удалось сделать заем в одном из банков, и на первое по крайней мере время мы могли себя считать обеспеченными.
Отъезд наш задерживался тяжелой болезнью матери моей жены…
Неожиданно я получил от генерала Деникина письмо — ответ на посланное мною перед отъездом из Крыма.
„Милостивый Государь, Петр Николаевич!
Ваше письмо пришло как раз вовремя — в наиболее тяжкий момент, когда мне приходилось напрягать все духовные силы, чтобы предотвратить падение фронта. Вы должны быть вполне удовлетворены…
Если у меня и было маленькое сомнение в Вашей роли в борьбе за власть, то письмо Ваше рассеяло его окончательно. В нем нет ни слова правды… Для подрыва власти и развала Вы делаете все, что можете.
Когда-то, во время тяжкой болезни, постигшей Вас, Вы говорили Юзефовичу, что Бог карает Вас за непомерное честолюбие…
Пусть Он и теперь простит Вас за сделанное Вами русскому делу зло.
А. ДЕНИКИН"»
В январе — феврале 1920 г. даже в южных задонских и кубанских степях морозы стояли 30-градусные.
Раненые и больные, лишенные самого примитивного ухода, гибли тысячами.
Фронтовики жаловались:
«Всего опаснее — получить ранение. Сама рана — пустяки: перетерпишь. А вот когда месяцами станут возить по железной дороге, да положат вместе с тифозными, да станут морозить, да морить голодом, — вот тогда вряд ли выживешь…»
Очевидцы не скупятся на подробности:
«Скученные, заедаемые паразитами войска тают с невероятной быстротой. Творится нечто ужасное, не поддающееся описанию…»
Свое слово скажет и Деникин: «Насилия и грабежи. Они пронеслись по Северному Кавказу, по всему югу, по всему российскому театру Гражданской войны, наполняя новыми слезами и кровью чашу страданий народа, путая в его сознании все «цвета» военнополитического спектра и не раз стирая черты, отделяющие образ спасителя от врага…
За войсками следом шла контрразведка. Никогда еще этот институт не получал такого широкого применения, как в минувший период Гражданской войны. Его создавали у себя не только высшие штабы, военные губернаторы, почти каждая воинская часть, политические организации, донское, кубанское или терское правительство, но даже… отдел пропаганды… Это было какое-то поветрие, болезненная мания, созданная разлитым по стране взаимным недоверием и подозрительностью…»
Читать дальше