Виктория Мас - Бал безумцев [litres]

Эта отповедь прозвучала для Женевьевы, как удар грома. Хозяин кабинета меж тем уже снова взялся за медицинские карты и перестал обращать внимание на сестру-распорядительницу, которой он только что сделал унизительный выговор. Человек, появившийся в Сальпетриер гораздо позже, чем она, но заслуживший ее безмерное уважение, свел роль своей почитательницы до уровня простой сиделки. В его глазах опыт, приобретенный Женевьевой в этих стенах, годы трудов и преданности не дают ей права на собственное мнение.

Женевьева в оцепенении не может вымолвить ни слова. Как в детстве, когда отец бранил ее, она некоторое время стоит неподвижно, втянув голову в плечи и сжав кулаки, чтобы не разрыдаться, а затем, оставив слова Шарко без ответа, всё так же молча покидает кабинет, решив не тревожить больше врача, который вернулся к своей работе и потерял интерес к ее персоне.

17 марта 1885 г.

Кофе дымится в фарфоровых чашечках, приборы звякают о тарелки; купленный этим же утром хлеб еще горячий – если разломить хрустящую корочку, мякиш почти обжигает пальцы. В оконные стекла колотит неутомимый дождь.

Теофиль машинально помешивает ложечкой густой, черный, исходящий па́ром напиток. Молчание, которое теперь царит за столом во время семейных завтраков, невыносимо. Молчание и всеобщее равнодушие к пустому стулу, стоящему напротив. Имя Эжени в доме больше не произносят, как будто ее и не было никогда. За две недели ее отсутствия в домашнем распорядке ничего не изменилось – люди за столом намазывают маслом хлеб, окунают печенье в чашку с чаем, дуют на горячий кофе, жуют омлет. Только теперь это происходит в молчании.

Из задумчивости молодого человека выводит старческий голос:

– А как же завтрак, Теофиль?

Он поднимает голову – сидящая рядом бабушка спокойно выдерживает его взгляд, отпивая чай. Улыбка старухи для него тоже невыносима, и Теофиль сжимает под столом кулаки.

– У меня сегодня нет аппетита, бабушка.

– Ты стал мало есть по утрам.

Теофиль молчит. Если бы эта пожилая дама с притворно добрым лицом не предала доверие родной внучки, он ел бы как обычно. Ее морщинистое лицо лживо – она лишь прикидывается благодушной и ласковой, всегда готовой приласкать младшеньких и одарить их внимательным взглядом голубых глаз. Если бы не эта старуха, достигшая совершенства в искусстве обмана, Эжени сегодня утром по-прежнему сидела бы напротив него. Старуха, которой годы не принесли мудрости, но и не сделали слабоумной, прекрасно понимала, что будет, если она поделится с сыном откровениями внучки.

Теофиль злится на бабушку за предательство, злится на отца за то, что он вероломно, без объявления приговора, отправил Эжени в дом умалишенных, злится на мать за вечное малодушие и бездействие. Ему хочется опрокинуть стол, окутанный молчанием, разметать тарелки и чашки, каждому в этой комнате бросить в лицо обвинение в неправедном суде, но он сидит неподвижно – две недели играет такого же труса, как остальные. К тому же он и сам участвовал в той поездке, сам помог запереть сестру в доме умалишенных. Подчинялся приказам отца. Не предупредил Эжени. Притащил ее в проклятую больницу, прямо в вестибюль, хотя она умоляла не делать этого. Стыд, терзающий Теофиля, не позволяет ему вслух осудить родственников. Гнев, обращенный против тех, кто сидит сейчас с ним за одним столом, нельзя назвать праведным, потому что те же самые обвинения можно предъявить и ему самому. Бабушка ухитрилась все сделать так, чтобы вина пала на каждого в этом доме.

Колокольчик в прихожей звонит так внезапно и громко, что все вздрагивают. Луи, оставив поднос с чайником, выходит из гостиной. Франсуа Клери, расположившийся во главе стола, достает часы из жилетного кармана и смотрит на циферблат:

– Для гостей еще слишком рано.

Луи возвращается в гостиную:

– Месье, пришла некая Женевьева Глез. Из Сальпетриер.

Услышав название больницы, все будто окоченели. Никто не ждал, что оно может здесь прозвучать, и главное – никто этого не желал. Справившись с удивлением, Клери-отец хмурит брови:

– И что же ей нужно?

– Не знаю, месье. Она хочет видеть вас и месье Теофиля.

Молодой человек напряженно замирает на стуле и краснеет. Все взгляды обращены на него, словно это он виноват в том, что явилась незваная гостья. Отец с недовольным видом откладывает нож и вилку:

– Ты знал, что она должна прийти?

– Разумеется, нет.