Геннадий Осипов - Табачок и немножко соли

Табачок и немножко соли

Рассказ

Колька, сбросил лыжи и неуверенно шагнул в сторону самого большого барака. Оглянувшись на лыжню, вновь окинул взглядом лес и покрытую снегом реку Устью. Мороз к полудню чуть спал, и краюшка солнца холодно мигала в дымке за перелеском. С валенка кусочек намёрзшего снега сорвался вниз, с обрыва, и понёсся вприпрыжку вниз, оставляя на склоне пунктир, напоминающий беличий снег.

Несколько жилых бараков вперемежку с хозпостройками белели замёрзшими глазницами оконных рам. Из одной двери, затем из другой, появились чужие мужики в одинаковых фуфайках с потемневшими лицами и тут же, словно по чьему-то приказу, исчезли. Словно растворились совсем…

Зэки… – Колька, задумавшись, замирает на несколько мгновений.

В себя он пришёл, почувствовав чей-то пристальный взгляд. Сквозь уголок оттаявшего окна, сидящий по ту сторону стекла, зэк по кличке Репа, скользнув взглядом по фигуре подростка, тут же. наигранно потерял к нему интерес. Не отворачивая лица, он, быстро говорит что-то в сторону сидящего у дверей зэка по прозвищу Косоглазый. Тот тут же встаёт и выходит.

А ты откуда, малец, будешь-то? – зэк с неприятным лицом выглядывает из дверей, застёгивая одной рукой блестящую от мазута фуфайку, другой, не выпуская догорающую самокрутку, и, с натянутой улыбкой смотрит в Колькину сторону, – Издалека, небось? Чего молчишь?

С Красавицы я… – раскрасневшийся после долгой дороги подросток,. расстегивает пуговицы, явно не по росту большого полушубка и растерянно осматривается по сторонам, – Деревня моя так и называется – «Красавица»…

Прищурившись, из морозной щёлки окна на перетаптывающихся у крылечка Косоглазого и Кольку пристально смотрит Репа.

Красавица, говоришь… И какие сюда дела привели тебя, малец? Чего молчишь-то? – заключённый, не сводит взгляда с объемного вещмешка на тропинке.

Да мамка меня послала… Меняться я к вам пришёл! – он скинул со спины мешок и поставил его перед собой, – Поменяюсь и домой. Дни нынче короткие, надо успевать!

В здоровом глазу Косоглазого, мелькнул хищный огонёк. Он оглянулся на скрипнувшую дверь и, заметив вышедшего во двор другого зека, нервно оскаливается и как бы невзначай пытается заслонить корпусом фигуру мальчика…

Но – поздно! Это – Пахан, одетый опрятней и чище, почесав нос-картофелину, замечает Кольку развязывающего мешок, и с любопытством направляется в их сторону. Сжимая в руке самокрутку, неторопливо пальцами приминает табак и с всё более усиливающимся интересом наблюдает за мальчиком и Косоглазым.

Пальцы на морозе мерзнут и не получается у Кольки никак развязать тугой узел. Волнуясь перед незнакомцами, он то и дело смотрит то на одного, то на другого.

–…С «меном» пацан пожаловал! – одноглазый подобострастно и незаметно подмигивает пахану и быстро поворачивается к мальчику – Надо, наверно, помочь… А что принёс, если не секрет? А, мил человек?

Пахан, не проронив ни звука, ловко высек кресалом искру и, поймав меж пальцев огонек, быстро прикуривает. Словно гипнотизируя, изучает подростка тяжёлым взглядом глубоко посаженных глаз и явно наслаждается собственным над ним превосходством. Затем загасил пальцами загоревшие кромки самокрутки и затянулся.

Колька под этим взглядом затушевался. Отведя от стыда и страха глаза в сторону, всё-таки растянул узел зубами.

Так чего молчишь, чиж? – Косоглазый улыбается ещё более натянутой, неестественной улыбкой и буравит мешок взглядом -. Чего в мешке-то прячешь?

Табак!… – выдыхает мальчик и опускает мешок на снег.

В металлической бочке, обложенной обломками кирпича, гудит огонь. В приоткрытую дверку изредка вырывается язычок пламени и быстро прячется обратно. В мастерской совсем тепло и многолюдно. Десятка полтора мужиков в одинаковых фуфайках, обступив бочку со всех сторон, внимательно смотрят на толстяка с носом-картофелиной.

Тот, молча, перетирает в пальцах табачный лист и ссыпает табачные крошки на газетный квадратик.

Ну, что? – Пахан оглядывает мужиков, – Смольнём?

Замелькал огонёк на вспыхнувшей в печной дверце лучине, и услужливо подносится Пахану. Тихо совсем стало в мастерской.

Раз затянулся, Пахан, второй… После третьего идёт цигарка по кругу: «Хорош табачок… А свой, – как может быть не хорош… Не казённый же, на складах годами пареный!» Колька крутит головой, разглядывая тёмные осунувшиеся лица.

Десятки глаз буравят и мальчишку. Кто с любопытством смотрит, кто с непонятной надеждой: «Что малец попросит за такое богатство?».