Геннадий Осипов - Бег перед грозой

БЕГ ПЕРЕД ГРОЗОЙ

Успешно окончив первый курс, Иван, не раздумывая, поехал на каникулы домой, в деревню. Там, со дня на день, должен был начаться сенокос, и студента ждали. Кроме него у родителей было еще четыре младших сестры, но от них какая помощь? Да и за годовое отсутствие накопились дела, делал которые он и всегда только он.

Станция уже замелькала крышами первых домов и паровоз, коротко прогудев, остановился. Окно вагона выходило на здание станции серым прямоугольником, на котором студент прочитал ожидаемое название – «Шангалы».

– Как ты возмужал! – неожиданно за спиной услышал знакомый голос.

На перроне стояла его бывшая учительница географии. Улыбаясь, пожилая женщина подходила к нему с явным намерением досконально расспросить обо всем.

– Мне рассказывали, что ты у нас в Архангельске? Ведь так? – она уставилась на него сквозь толстые линзы очков, не желая замечать, что бывший ее ученик нервно посматривает в сторону и так и норовит сорваться и куда-то побежать.

– Поступил успешно в педагогический институт? Ну, так ведь? – она чуть не схватила своего собеседника за пуговицу, но тот умудрился деликатно уклониться. Взгляд его нашел приехавшего встречать отца.

Рядом, привязанные к черемухе, стояли две колхозные лошади только с уздечками, без седел. Родитель не торопился выказывать обуревавшие чувства и сидел на четвереньках под деревом, рассматривая приехавших.

– Так мне что интересно-то – на какой факультет ты поступил? – не унималась географичка.

– Физического воспитания, Тамара Васильевна, извините. – И с такой же извинительной гримасой на лице он зашагал, чуть ли не побежал к отцу.

– А что это за штука такая, спорт? – немного охладил встречу отец, помогая сыну забраться на лошадь. – Ты вот в письме-то писал, только мы с Матреной Васильевной ни хрена, ну просто ни хрена не поняли. Мы же тебя, когда в город собирали, ты что обещал? Что на учителя математики пойдешь! А фактически-то, что получилось?

Лошади всю дорогу шли почти шагом. Ванюша никогда не испытывал такого восхищения и блаженства перед красотами родных деревенских лесов и полей. Впервые, отсутствуя дома так долго, он видел все краски окружающего в необыкновенно ярких, даже каких-то нереально сгущенных тонах.

– Ерунда все это! – продолжал гнуть за ужином Семен Васильевич. – Ну, это беда какая, десять верст бегом пробежать! Эка диво! Ну, допустим, и мне тоже приходилось бегать. В сорок шестом у коров падеж начался, и я чуть не умер, а до райцентра вовремя добежал. И ветеринар сразу приехал, а у тебя что? Бегаешь, чуть ли не каждый день и почем зря. Не-е, не дело ты начал, да еще и с родителями не посоветовавшись! Не дело!

На столе стояла всегда откупоренная и почти полная бутылка водки. В доме спиртного почти никто не употреблял, и поэтому случилось из ряда вон выходящее – хозяин налил себе полстакана и сразу выпил. И не только Матрена Васильевна поняла, что хозяин расстроен. За столом воцарилась натянутость.

– Скажи мне, пробежишь ты, допустим, пятнадцать верст, ну а дальше– то что? Придешь домой и… Надо воды принести, дров наколоть, корове подать, а сил-то ведь никаких? – Семен Васильевич взглянул на сына и только махнул рукой. Появившуюся шальную мысль, а не является ли его сын, что называется «неудачным», он все-таки отгонял.

В баню сразу из-за стола они ушли вдвоем и долго не разговаривали, хлестая себя огромными березовыми вениками. Желая снять натянутость, старший спросил, не глядя на Ивана:

– С утра на дальний сенокос уходим. Ты-то как, поможешь?

Ивану стало неудобно за отсталость бати-деревенщины. А как объяснить то, что он является лидером легкоатлетической сборной области? И то, что тренер ему составил индивидуальный план на все лето?

По плану этому студент должен набегать к началу второго семестра несколько сот километров и поднять несколько сот тонн железа. Все пункты этого плана надо было соблюдать точно, вплоть до распорядка дня и даже времени, когда должно идти спать.

Собравши в уме все слова и доводы, он сел на лавку в предбаннике и начал путано и долго, все это рассказывать и объяснять. Отец, отвернувшись, чадил самокруткой, вытаращив глаза то ли от крепости самосада, то ли от непонятных доводов сына. Затянувшись, в конце сыновних объяснений полной грудью, он, словно чуть не подавившись, сильно закашлялся. Бросив цигарку на земляной пол и забывшись, втоптал ее в земляной пол и быстро не в настроении ушел домой.