Дмитрий Балашов - Цикл романов Государи московские. Компиляция. Кн.1-5

(Призрачный иудей совсем расплылся, стал почти невидим, в узорах косматых мхов, облепивших поверженный древесный ствол.)

– Не сам ли Спаситель, – кричал Стефан, – ниспровергал мертвую косноту обрядов иудейских, веля совершать моления втайне, в келье своей? Не он ли с бичом в руках изгонял торгующих из храма? Не требовал ли он, как в притче о талантах, ото всякого деяния прежде всего? Не воскрешал ли он в день субботний? Не простил ли грешницу? Не проклял ли древо неплодоносное, не дающее смокв? Не заповедал ли он каждым поступком своим, что несть правила непреложного, но есть свыше данное божественное откровение и закон Господней любви? И не он ли, не сам ли Христос указал на свободу воли, данную человеку отцом небесным?

Да! Мы свободны в поступках своих, и с каждого спросится по делам его!

А они мне в ответ: «Ересь Маркионова»… Мол, грешно даже мыслить так о Ветхом завете… Грешно мыслить! А совсем не мыслить разве не грешнее во сто крат? Да, «покаяние» – это передумыванье! Думать и передумывать учил нас Господь!

Стефан умолк, и Варфоломей в сгущающейся тьме холодного молчаливого леса (солнечные лучи уже ушли, уже начинала тускнеть и бледнеть палевая полоса заката, и мрак незримо подступал, окутывая стволы) вновь увидел полосатый талес и надменно выпяченную челюсть бухарского иудея, что с презрением взирал на христиан, не могущих согласить себя друг с другом и с Богом своим…

– Ересь Маркионова… – задумчиво повторяет Варфоломей.

– Да! – отзывается Стефан. – Маркионова ересь… Был такой, единый из гностиков, Маркион, отвергавший Ветхий завет… Гностики, видишь ли, не считали мир прямым творением Божиим, а манихеи персидские, те и вовсе начали утверждать, что видимый нами мир – это зло. Порождение дьявола. Беснующийся мрак! Мрак, пожравший свет, заключенный в телесном плену и ныне жаждущий освобождения. И надобно разрушать плоть, губить и рушить этот тварный мир, чтобы выйти туда, к свету… Вот, ежели хочешь, и ответ на твой вопрос! Зло в мире потому, что сам мир – зло. И убивая, насилуя, обманывая друг друга, люди сотворяют благо. Так учат богумилы болгарские, близки к ним и павликиане отвергающие святые таинства…

(Богумил должен быть одет в долгой болгарской сряде, похожей на русскую, а взгляд его, наверно, пустой и страшный – нельзя же ненавидеть мир!)

– Мир не может быть злым, раз он создан Господом! – отвечает Варфоломей болгарину, покачивая головой. – Погляди! Мир прекрасен и светел! Зачем же иначе Христос рождался здесь, в этом мире, и в человеческом обличии?

– Гностики утверждали, что тело Христа было эфирным, призрачным, и никаких мук он испытывать не мог, – возражает богумил.

– Неправда! Скажи, Стефан, ведь это даже не могло быть правдою, да? Если бы он не чувствовал, то это была бы та самая «лжа», порождение дьявола! «Нас ради человек… Страдавша и погребенна»… – сказано в символе веры! Не будь муки крестной не было бы и самого Христа!

– И незачем ему было бы являться в мир! – подсказывает Стефан угрюмо.

Оба надолго замолкают, слушая засыпающий лес и следя как ночная мгла беззвучно и легко выползает из чащоб, окутывая своею незримою фатою вершины дерев.

– Хочешь! – вновь нарушает молчание Стефан, пожимая плечами. – Прими учение латинян, что дьявол – это падший ангел Господень, за гордыню низринутый с небес. И что он тоже служит перед престолом Господа. Слыхал, что объяснял лонись проезжий фрязин? У них когда отлучают от церкви – дак клятвою передают человека в лапы дьявола! У них все стройно, у латинян. С рук на руки, так сказать…

Варфоломею легко представить себе ученого фрязина. Через Радонеж постоянно проезжают купеческие караваны, и тогда все подростки выскакивают за ворота, поглазеть на чужеземную справу, на бритый или окладистые, крашенные хною бороды, сборчатые кафтаны, халаты, тюрбаны, береты, шляпы с перьями, на чудные одежды немецких, датских, персидских, бухарских, татарских гостей…

Ученый фрязин в плаще и плоской, точно блин, широкой шапке, в коротких исподних портах садится, откинув плечи и опершись о рогатый сук, точно в прямое высокое кресло с узорной спинкою, и тоже бормочет что-то свое в сгущающейся темноте.

– Союз Господа с дьяволом я принять не могу! – громко возражает Варфоломей.

– А по учению блаженного Августина, – подсказывает Стефан, кивая с кривою усмешкой на неподвижного фрязина, – каждому человеку заранее начертано Богом: погибнуть или спастись. Заранее! Еще до рождения на свет! Он тоже был манихеем в молодости, Августин блаженный! Есть темные души, уготованные гибели, и есть те, кого Господь прежде век назначил ко спасению. И переменить своей судьбины не можно никому! (Фрязин важно склонил голову в своем смешном широком колпаке) – Вот почему они и сошлись. – Стефан, не оборачиваясь, кивнул в сторону призрачных иудея с фрязином. – На предопределении!