Александр Антонов - Воевода

— Сердечная лихоманка тебя ударила, родимый. А что дальше-то?

— Не ведаю. Одного хочу: покоя. Устал я от дворцовой службы. Уехать бы в Борисоглебское.

— Это благое дело. Там бы ты воспрянул. Ну, ты отдыхай, накапливай силы. Как будет тебе получше, приду и расскажу о походе. Всё там было так, как мы с тобой задумали. А сейчас вот полюбуйся на мою бывшую невестушку Катюшу. — Даниил достал из нагрудного кармана завёрнутую в бархат камею. — Брат её, Антон, резцом создал это чудо…

— Сама-то она как?

— Потом всё расскажу. Отдыхай, Алёша. — Даниил отдал брату камею и на цыпочках покинул опочивальню.

Дома Даниил лишь в бане забылся от напастей, нахлынувших на его близких. Он мылся с великим удовольствием, постанывал, когда постаревший Онисим «гулял» по его спине берёзовым веником. Из бани ему не хотелось уходить: ведь он не мылся по-человечески почти год. Разве что Олеся мыла его многажды, но то было откровение её простоты, заботливости и любви. За трапезой Даниил в полном молчании выпил кубок хлебной водки. Перед тем как выпить её, он вышел из забвения, в котором пребывал со дня встречи с Олесей, и вспомнил о Глаше. Прошёл уже год, как он потерял её. Сидя за столом, уже захмелевший, Даниил с грустью думал о близких, что сидели за столом. Минувший год никому не прибавил радости, и ему казалось, что на Адашевых надвигается нечто неотвратимое и неодолимое. Какая напасть стояла за его спиной, он не мог сказать, но чувствовал её железную хватку.

На другой день, до того как отправиться в Кремль, Даниил взял с собой Тарха и поехал в карете на Ходынское поле. Вчера из-за неожиданной встречи с царём он вовсе забыл об Антоне. Что тот подумает о нём? От этой мысли Даниилу стало стыдно. Но Ипат догадался, в какое положение попали воеводы, возвратившись в Москву с победой, и всё растолковал Антону, который уже впал в уныние. Ипат был одинокий человек, с Антоном он, похоже, за дни похода в Крыму сдружился, и когда Даниил увидел их мирно беседующими, то подумал, что не стоит их разлучать.

— Ну, Антон и Ипат, поехали со мной на Сивцев Вражек. Отныне там будет ваш родной дом.

— Это с какой же стати, батюшка-воевода? Я тут совсем пятое колесо в телеге, — попытался отбояриться Ипат.

— Тебя, Ипатушка, я хочу попросить пойти ко мне на службу. Потерял я Захара, так без него, как без рук. Вот и подумай.

— Ежели в походы будешь брать, отчего не пойти. А на подворье я захирею. Сам знаешь, батюшка-воевода…

На званый пир, чествовать героев похода в Крым, собралось великое множество вельмож: князья, бояре, дворяне, думные дьяки, торговые гости. В Грановитой палате было тесно, но Даниила и его воевод привели в небольшой покой, и они ждали царя-батюшку там, как им велели. Царь Иван Васильевич пришёл с приближёнными. Не было среди них уже ни Алексея Адашева, ни священника Сильвестра, ни дьяка Ивана Выродкова, ни сочинителя Ивана Пересветова. За ним вошли в покой Афанасий Вяземский, Василий Грязной, Фёдор Ловчиков, Григорий Скуратов-Бельский и Алексей Басманов.

— Вижу моих героев! — подняв руки, сказал Иван Васильевич. — Пора и чествовать вас.

Царь повёл героев и свиту в трапезный зал Грановитой палаты, поднялся на тронное место. Гул в зале стих, и Иван Васильевич сказал своё слово:

— Ноне мы чествуем героев, которые достигли Крымского юрта и прокатились по нему на двести вёрст, словно Божия колесница с громом небесным. Там покорены две крепости, освобождены три тысячи русичей, побито больше десяти тысяч ордынцев. Там взяты в полон семьдесят мурз и князьков.

Мы захватили два турецких корабля, но с честью вернули султану. Опалил гром небесный и самого хана Девлетку. Тысячи пищалей стреляли в упор под Монастырским островом, он бежал, страхом поверженный. Вот они, герои, возглавившие царское войско. Хвала героям! Хвала!

— Хвала! Хвала! Хвала! — прокатилось по залу.

Когда стало тихо, Иван Васильевич добавил:

— Я награждаю воевод-героев золотыми, тысяцких, сотских и воинов — серебром.

В это время к каждому из воевод подошли по два дьяка из царской казны. Из кожаных кис они ссыпали золото на блюдо, звенели им и вручали воеводам.

Начался пир. Это было великое пиршество, какие до Ивана Грозного никто из великих князей не устраивал. Только одних блюд с кушаньем было сорок перемен на каждого гостя. А за стенами Грановитой палаты, по всей Москве трезвонили колокола. Русичи знали, по какому поводу раздавались над стольным градом божественные звоны. Они гордились и радовались, что эти звоны устроены в честь их сыновей.