Александр Антонов - Воевода

— Они сынов потеряли под Казанью, как не порадеть.

Никто из воинов и слова не сказал против. Пришёл посмотреть на добычу и Даниил, подивился, порадовался.

— Вот уж, право, молодцы! А Ипату самый жирный окорок поджарьте.

— Мы тут побратимов казанских вспомнили, — обратился к Даниилу Степан. — Подсвинка надо бы отвезти.

— Отвезём. Ноне к обеду и побываем у них. Запряжём кобылу, что с жеребёночком, в сани, кабанчика положим, куль овса, десять фунтов пшена, столько же муки, соли возьмём у Лукьяныча. Вот и угощение им будет. Скупо всё, да что поделаешь. Как будем уходить к морю, лишнее оставим…

Пришло время трапезы. Степан с Иваном собрали в сани всё, что разрешил взять Даниил, забрали свою долю жареной кабанятины и тоже положили в сани. Даниил из воеводского запаса баклагу водки прихватил, и три побратима отправились на косу к деду Карпу и бабке Олыке вспоминать их сынов.

Подъезжая к хате, Даниил вновь заметил мелькнувшую за плетнём фигуру человека, но теперь он уже определённо знал, что это молодая женщина. Когда приехали на двор, Даниил по-хозяйски вошёл в хату.

— Деда Карп, баба Олыка, идите принимать подарки от побратимов ваших сынов и зятя.

Карп с Олыкой как вышли во двор да увидели Ивана и Степана, так и ахнули. Подошли к ним, рассматривали их словно чудо.

— О матушка Божия, как они на моих сынков похожи! — воскликнула бабка Олыка.

И подарки они с дедом принимали, ахая и охая. Особенно понравилась им кобылка.

— Серка зовут её, Серка, — сказал Степан Карпу. — А жеребёночка сами назовёте.

— Сено-то у вас есть? — спросил Иван.

— А как же! Много сена, — отозвался Карп и добавил с сожалением: — Да вот беда, сынку: за Днепром оно.

Иван и Степан посмотрели на Даниила. Он понял их взгляд.

— Привезём. Завтра же и привезём. Сколько там возов будет?

— Так не меньше десяти.

— Однако, дед Карп, ты нам продашь половину.

— О, сынок, нам гроши не нужны. Да ты уже заплатил за сено. Вот кобылка славная, вот жеребёночек, ратный конь, — они чего стоят. То-то порадуется Олеся, — проговорил Карп.

Ёкнуло ни с того ни с сего сердце Даниила. «Вот оно, Олеся их дочь, что каждый раз следит за нами, пришлыми», — подумал Даниил.

Иван и Степан той порой отнесли в хату всё, что привезли с собой для трапезы. Они увидели чисто прибранную хату, стол, застеленный льняной скатертью. В хате гулял запах душицы и ещё каких-то трав, которые висели пучками на стенах. В хате появились Олыка, Карп, Даниил. Дед подошёл к двери в соседний покой, открыл её, громко позвал:

— Олеся, иди привечай гостей!

Прошло достаточно много времени — бабка Олыка и Степан уже стол накрывали, — когда появилась та, кого Карп назвал Олесей. Чуть смуглая, с большими тёмно-вишнёвыми глазами, почти круглолицая, с каштановой косой по пояс, среднего роста, гибкая, она с поклоном предстала перед гостями, не сказав при этом ни слова.

— Она у нас такая: или молчит, или песни поёт, — заметил дед Карп.

Между тем и минуты не прошло, как она взялась помогать матери и как-то незаметно оттеснила Степана. Всех гостей она по очереди осмотрела быстрым взглядом, а потом при любом моменте всё чаще поглядывала на Даниила. Он же смущался под её взором и ходил по хате, нюхая пучки трав. У деда Карпа в этот час тоже занятия не было, он подошёл к Даниилу и начал рассказывать о травах, какая от какой хвори помогает. Затем, словно невзначай, повёл речь о дочери, о сынах, о зяте:

— Она, родимая, и годика замужем не побыла, как Охрим ушёл на войну с басурманами. Трое их у нас пошло: браты Олеси, Клим и Егор, и Охрим — зять — да в сече под Казанью и сгинули. С той поры она и вдовица. Благо бы дитя осталось от Охрима, так и того Бог не дал.

Даниил слушал Карпа и тоже мельком бросал взгляды на Олесю. Было в ней что-то схожее с Глашей. Может, станом гибким походила, ещё взглядом, что-то обещающим. Да не смел Даниил на неё глаза пялить, потому как и года ещё не прошло со дня потери Глаши. И к столу сел со строгостью на лице. От кого хотел прикрыться суровостью, было ему непонятно, хотя и напрашивались слова: от самого себя. В тридцать один год три зимы, три лета куковал без женской ласки. Мужская сила и плоть его никак не хотели засыхать, подобно дереву на каменистой почве. Ему были нужны жизненные соки для предстоящих битв. Вот к каким выводам подспудно приходил Даниил и медленно, сам того не ведая, впадал в забвение. Он ещё не обозначил своего состояния, ещё ничего не высветилось, но даже с закрытыми глазами он видел милый лик Олеси. А она сидела напротив него, низко склонив голову над столом, похоже, очень боялась чего-то. Даниил наконец очнулся и принял участие в разговоре.