Александр Антонов - Воевода Шеин

Владислав понял Шеина. Он учёл и свою озабоченность: ведь русские раненые ложились обузой на его войско. Владислав был благороден, и в его душе не возникло никакого побуждения бесчеловечно избавиться от русских раненых.

— Слушай же, воевода Шеин. За каждую пушку я дам тебе пять лошадей. Остальных продам вместе с санями, но только за золотые монеты. — Король улыбнулся. — Мы, поляки, любим вести торг с выгодой для себя.

— Я благодарен тебе, ваше величество. Доброта твоя да отзовётся в нас.

Девятнадцатого февраля 1634 года восемь тысяч пятьсот шесть здоровых ратников и около семи сотен раненых, сидя и лёжа на подводах, двинулись от острога к Смоленску и там, не поднимаясь на Соборную гору, а огибая её, направились к Днепровским воротам. Они прошли мимо конного отряда гетманов, полковников, сотен воинов во главе с королём. Во время этого прохождения был и соблюдён весь ритуал передачи знамён, завершённый барабанным боем.

И вот уже девять с лишним тысяч русских ратников, спасённых волей воеводы Шеина от голодной смерти, от убиения ядрами и пулями, двинулись к просторам родной земли. Известие о заключении перемирия ещё таилось под кафтаном у гонца. Царь получил его только двадцать восьмого февраля. А двадцатого февраля князьям Димитрию Пожарскому и Димитрию Черкасскому было отправлено неизвестно какое по счету повеление царя Михаила идти к Смоленску. Писалось в грамоте: «По государеву указу велено было идти под Смоленск к боярину Шеину с товарищи помощь учинить». Но воля царя для воевод Пожарского и Черкасского ничего не значила. Они и третьего марта всё ещё продолжали стоять в Можайске, когда в город вошли ратники, ведомые Михаилом Шеиным.

Из Москвы в это время прискакал в Можайск посланец царя Моисей Глебов. Он должен был сказать воеводе Шеину и всем ратным людям, что «служба их и радение, и нужа, и крепкостоятельство против польского короля и против польских и литовских людей, и что с ними бились, не щадя голов своих, государю и всему Московскому государству ведомы».

Об этом послании царя, однако, не было ничего ведомо воеводам, которые стояли в Можайске. Они встретили ратников Шеина и самого воеводу на главной площади Можайска. Но это была встреча не соотечественников, а враждующей стороны с теми, кто вошёл в Можайск полуголодный, оборванный, грязный и больной. Ни князь Черкасский, ни другие воеводы не проявили никаких тёплых чувств к тем, кто вырвался из смертного котла.

Михаил Шеин, не помня старых обид, сказал Димитрию Черкасскому:

— Ты здесь главный воевода, потому прими смоленских ратников под своё крыло. Дай им кров, напои, накорми, заставь лекарей лечить больных и раненых.

Князь Димитрий Черкасский за минувшие годы не изменился. Он был по-прежнему высокомерен, чёрств и несправедлив.

— Никому нет в Можайске приюта. Здесь стоит моя рать, и она выполняет волю царя… — Помедлив, князь добавил: — И Боярской думы. Тебе же, изменнику отечества, и твоим битым ратникам идти в Москву. Там вас и встретят хлебом-солью.

— Ты подлец, князь Черкасский. И ты изменник отечества, а не мои воины и не я. Ты просидел с войском в Можайске полтора года и увильнул-таки от встречи с врагом! Где князь Пожарский? Он-то уж потеснится со своими воинами! — обратился Шеин к стоящему рядом с князем Черкасским подьячему Тихону Ушакову.

— Так он выехал с полком в Вязьму, батюшка-воевода, — ответил Тихон Ушаков.

— Ну вот что, дьяк: ежели не ищешь царской опалы, веди мою рать на постой в казармы Пожарского.

Тихон посмотрел на князя Черкасского. Но тот уже шагал к воеводскому дому. И тогда подьячий содрал с головы шапку и поклонился Шеину в пояс.

— A-а, где наша не пропадала! Идём, батюшка-воевода, я отведу твою рать на постой в казармы князя Пожарского.

Михаил Шеин весь путь от Смоленска до Можайска проделал пешком вместе с ратниками. И шли с ним рядом Артемий и Василий Измайловы, другие воеводы и даже полковник Александр Лесли. И теперь Шеин шёл, как показалось ему, к последнему пристанищу. Он всем своим нутром чувствовал, что пока только царь Михаил его сторонник и один он здраво оценил стояние рати Шеина под Смоленском. Других сотоварищей в русском правительстве у воеводы не было.

Расположив ратников в казармах, позаботившись о том, чтобы их накормили, и поблагодарив подьячего Тихона Ушакова за помощь, Михаил неожиданно всполошился от прихлынувшей к нему мысли: если он сегодня же не уедет в Москву, то никогда больше не увидит Марию, дочь Катю, сына Ивана, внуков. Оставшись с Артемием в небольшом покое, где раньше отдыхал князь Пожарский, Михаил сказал: