Олег Капустин: Судьба генерала

Поэтому, когда Николай услышал звуки печального марша и увидел подходившую процессию, у него на глазах выступили слёзы. Впереди офицеры несли на алых бархатных подушках многочисленные ордена, фельдмаршальский жезл, но особенное впечатление на мальчика произвела большая, сверкающая на весеннем солнце брильянтами шпага.

— Мама, это он с нею сражался с турками и французами? — вскрикнул малыш и показал пальчиком на процессию.

— С нею, мой милый, с нею, — ответила мать и перекрестилась, глядя на огромный катафалк, на котором под высоким малиново-золотым балдахином, в чёрном гробу с большим белым крестом следовал в свой последний путь прославленный генералиссимус.

Александра Михайловна вдруг вспомнила, как полтора десятка лет назад она, совсем ещё молоденькая девчонка лет пятнадцати, сидит за обеденным столом и всё время прыскает в тарелку с супом. На неё сердито посматривает отец, артиллерийский генерал Михаил Иванович Мордвинов, а напротив сидит сухонький Генерал-поручик с седыми висками и строит ей уморительные рожицы, когда отец отворачивается. Саша была в юности очень смешлива и так хороша собой, что даже серьёзный, флегматичный отец не мог не улыбнуться, видя смеющуюся рожицу своей любимицы. Этим генерал-поручиком был Суворов, тогда ещё даже не полный генерал. Вторая турецкая война ещё впереди, как и всемирная слава. А в это время его заставили принять командование над Владимирской дивизией. Александр Васильевич даже поселился в своём поместье в селении Ундолы неподалёку от Владимира. Но долго выдержать эту деревенскую идиллию не мог.

— Одел я холщовую куртку, стал расхаживать по селу и окрестностям, даже в церкви на клиросе пел от скуки-то, — рассказывал пехотный генерал, проворно жестикулируя быстрыми руками с удивительно благородными, красивой формы маленькими аристократичными кистями.

Саше бросилось в глаза, что такой порывистый и частенько грубовато-резкий в обращении Александр Васильевич был очень изящен. В нём чувствовался тонкий аристократ с острым как бритва, насмешливым умом, прикрывающийся маской старого вояки, выпаливающего правду-матку прямо в лицо собеседнику, не считаясь ни с чинами, ни со званиями.

— Но, поверишь ли, любезный друг мой, Михаил Иванович, — продолжал Суворов, резко отодвинув от себя тарелку с недоеденным супом, — приятность праздности не долго меня утешить может.

— Да уж, наше поколение не привыкло прохлаждаться в светских гостиных Да целыми днями валяться на диванах, почитывая бесконечные враки в этих модных французских романах, — проговорил отец Александры, промокая салфеткой полные губы. — А ты, Александр Васильевич, прямо к Потёмкину не обращался?

— Да написал я ему письмецо, — махнул рукой Суворов и стал нервно отщипывать от куска белого хлеба мякоть и лепить катышки проворными пальцами, на которых не было никаких колец и перстней, даже обручального, — там я без обиняков говорю, что служу больше сорока лет и хотя мне почти шестьдесят, но одно желание у меня — кончить службу с оружием в руках. В общем, я прямо там ему заявил: исторгните меня из праздности — в роскоши жить не могу! — рубанул ладошкой перед собой генерал.

— Ну и что светлейший?

— Ни ответа, ни привета! — Суворов помолчал и добавил, вдруг вспылив: — Как с холопами, с генералами обращаются. А когда жареный петух клюнет, турок некому резать будет или крепостишку какую-нибудь взять, так тут сразу же вспомнят о Суворове. Бездари проклятые, власть с бабой приспят да и глумятся над столбовым дворянством…

Хозяин дома, Михаил Иванович, испуганно скосил глаза на дочку и быстро перевёл беседу на другой, более безопасный во всех отношениях предмет.

Прервав свои мысли о прошлом, Александра Михайловна вынула платочек и вытерла слёзы, заструившиеся по полным щекам. Катафалк с телом Суворова всё дальше и дальше удалялся по Невскому проспекту. Так же медленно, но неотвратимо уходили из жизни её родные и близкие. Несколько лет назад почти в один год похоронили отца с матерью на кладбище в Александро-Невской лавре, куда сейчас везут и Александра Васильевича.

— А ведь его мечта исполнилась: он окончил службу с оружием в руках, воевал до старости, — вдруг неожиданно для себя проговорила вслух Александра Михайловна и добавила, беря за руку Николеньку: — Пойдём, сынок, ветер прохладный, ещё простудишься, не дай бог.

— Я тоже стану генералом, буду воевать с французами и турками, расколошматю их, и меня вот так же будут везти, — выпалил вдруг младший Муравьёв.