Александр Золототрубов - Мерецков. Мерцающий луч славы

Крутиков взял приказ комфронтом, но не уходил.

— Что-то случилось? — Глаза маршала посуровели.

— В подразделении охраны штаба ЧП, — глухо выдавил из себя генерал. — Сержант с двумя бойцами ходил на рыбалку, и один боец утонул в реке.

— Да вы что? Бои ещё не начались, а у нас появились потери? — Маршал порывисто встал. — Есть приказ — никого из расположения части на время проведения операции не отпускать! А тут вдруг рыбалка! Узнайте, кто разрешил эту самую рыбалку, и строго накажите!

— Рыбалку я разрешил, товарищ маршал, — неожиданно сказал Крутиков. — Ребята всю ночь несли службу, попросились отдохнуть на речке, ну, и порыбачить…

— Вы?! — прервал Мерецков. — Вот уж не ожидал от вас такого подарочка! Спасибо, Алексей Николаевич, удружили. Как это произошло?

— По-глупому всё вышло, — вздохнул Крутиков. — Все трое находились в лодке. У бойца ветер сорвал с головы фуражку, и она оказалась в воде. Он нагнулся, чтобы взять её, а лодка черпнула воды и перевернулась. Молодой сапёр не умел плавать и захлебнулся. Пока его вытаскивали на берег, он умер.

— Как же боец попал в сапёры, если не умел плавать? — удивился маршал. — Сапёры ведь наводят понтоны, работают на воде… Странно, однако. — Он взглянул на Крутикова. — Ладно, мы к этому ЧП ещё вернёмся, а сейчас поспешите передать командармам мой приказ…

В ночь на 8 августа Мерецков поехал на КП генерала Белобородова. Командарм доложил, что 1-я Краснознаменная армия готова к наступлению и ждёт приказа.

— Скорее бы уж начать, — вздохнул генерал Белобородов и улыбнулся, но его улыбка получилась натянутой. Помолчали. — У меня в штабе есть историк, раньше он преподавал в школе, а теперь капитан, — заговорил командарм. — Вчера я с ним едва не повздорил. Он уверяет, что не все немцы фашисты, среди них есть немало рабочих от станка, и они не разделяют агрессивной политики Гитлера. Да и вообще, сказал он, мы наладили связи с Германией, когда ещё было древнерусское государство. И знаете, что он мне заявил?

— Что же? — Черты лица Мерецкова смягчились, суровости на нём как не бывало.

— Говорит, в одиннадцатом веке дочь Ярослава Мудрого Анна стала королевой Франции и после смерти короля Генриха Первого из-за малолетства своего сына, наследника французского престола, управляла страной. А внучка Ярослава Мудрого была германской императрицей и решала сложные вопросы европейской политики.

— И что тебя смущает?

— То, что Гитлер плюнул на все наши добрые связи и пошёл на Россию войной.

— На Украине говорят, голова без ума что фонарь без свечки! Таков и Гитлер, — усмехнулся Мерецков. — Надо быть глупцом, чтобы пойти на нас войной. До него это уже делал Наполеон. И что же? Он потерял на полях России всю свою армию и еле живой с горсткой разбитых войск добрался до Франции. Гитлеру тоже захотелось русских земель и русской нефти, но вместо этого попал на тот свет…

Его прервал телефонный звонок. Командарм снял трубку.

Звонил Василевский. Он сообщил, что утром должен получить из Генштаба важный документ, а какой — неизвестно.

Важным документом оказалось заявление советского правительства об объявлении войны Японии. Утром его передали по всесоюзному радио, а вскоре Мерецкову вручили текст штабные радисты, принявшие его. Ознакомившись с документом, маршал Мерецков произнёс:

— Завтра начнём наступление!

— Наконец-то! — обрадовался генерал Белобородов. — Я даже похудел от напряжения, — улыбнулся он.

Раннее, подернутое серой дымкой утро 8 августа. 11 войсковых армий ещё вчера заняли исходные позиции. 26 тысяч орудий и миномётов готовы были по первому сигналу открыть губительный огонь по врагу. Около 5500 танков и самоходных орудий тоже ждали сигнала, 4000 самолётов сосредоточились на ближних и дальних аэродромах…

Мерецков стоял на КП собранный и задумчивый. А командарм 5-й Белобородов заметно волновался, скулы у него напряглись, покраснели.

— Плохо дело, Кирилл Афанасьевич, — сказал он. — Со стороны Тихого океана плывут свинцовые тучи, поднялся ветер. А вдруг грянет дождь?

Так оно и случилось. Едва ночь окутала землю, как иссиня-чёрное небо рассекла молния. Загремели раскаты грома, и вскоре хлынул тропический ливень. А в час ночи по дальневосточному времени должно было начаться наступление. Но дождь не утихал, становился сильнее. Мерецков не на шутку встревожился: что делать? Его расчёт был на то, чтобы повторить здесь опыт Берлинской операции — атаковать врага глухой ночью при свете слепящих его прожекторов. «Это было, Кирилл, какое-то чудо! — рассказывал Мерецкову маршал Жуков, когда в Москве они готовились к параду Победы. — По моему сигналу вспыхнули сто сорок прожекторов, расположенных через каждые двести метров. Более ста миллиардов свечей ослепили противника и все его укрепления. На поле боя светло, как днём, и сотни наших танков ринулись в атаку, а за ними пошла матушка-пехота. Это была потрясающая картина, я не мог оторвать от неё глаз…»