В палатку больного кроме врачей и слуг никого более не впускали, разве что молодого князя Николая. Старый князь каждый раз встречал сына таким внимательно-грустным взглядом, словно тот заслуживал большего утешения, чем он сам, измученный тяжкой болезнью. Обычно их встречи ограничивались ничего не значащими фразами. Но однажды, выждав длительную паузу, князь сказал:
— Мои дни сочтены, Николай, и ты должен быть готовым ко всему. Знаю, государыня тебя в сиротстве не оставит, не отвернётся. И всё же твоё будущее зависит от тебя самого. Надеюсь, не опозоришь наш знатный род, будешь служить Отечеству так же, как служили твой славный дед и твой отец. Ты меня понял, князь Николай?
— Можете, батюшка, не сомневаться в моих благородных устремлениях, всё буду делать так, как приказываете, — отвечал сын, изо всех сил стараясь казаться спокойным. — Но мне кажется странным, что вы затеяли сей разговор. Доктора говорят, вы скоро поправитесь, и впереди у нас ещё будет много времени для разговоров о моём будущем.
Старый князь нахмурился. Слова сына ему не понравились. Должно быть, он почувствовал в них фальшь, а такое в людях терпеть не мог.
— Я знаю себя лучше, чем доктора, — сказал он. — Я скоро умру, и ты должен с этим примириться. А теперь иди и помни, что я тебе сказал. Иди, иди, — повторил он, видя, что сын не спешит выполнять его приказ. — Я устал и хочу отдохнуть.
Ком в горле и слёзы в глазах Николай почувствовал только после того, как покинул больного отца. Он боялся разреветься: вокруг находились люди, а ему не хотелось, чтобы они увидели в нём слабого человека. Солдатам слёзы не к лицу. Он обязан был крепиться. К тому же причин для рыданий пока не было. Отец тяжело болен, но всё ещё может измениться. Бог милостив, авось пошлёт ему исцеление, и станет он по-прежнему сильным и здоровым…
После откровенного наставительного разговора с сыном князь Василий Аникитич прожил ещё с неделю. Он умер глубокой ночью в окружении священников, чинивших обряд соборования.
О заключении Ахенского мира и смерти командующего российским корпусом генерал-фельдцейхмейстера князя Репнина императрица Елизавета Петровна узнала из уст великого канцлера Бестужева-Рюмина [3] Бестужев-Рюмин Алексей Петрович (1693–1766), граф, русский государственный деятель и дипломат. В 1712 г. входил в состав русской делегации на Утрехтском конгрессе. В 1713 г. поступил на службу к курфюрсту Ганноверскому, впоследствии английскому королю Георгу I, который направил его в 1714 г. в качестве своего посла в Петербург. С 1717 г. — на русской службе. В 1720–31 гг. — резидент в Копенгагене, где с успехом решал задачу враждебного России английского влияния в Дании. В 1731–34 гг. — резидент в Гамбурге. В 1734–40 гг. — посол в Дании. В 1740–41 гг. занимал пост кабинет-министра. В 1741–44 гг. — вице-канцлер, а с 1744 г. — государственный канцлер. В течение последующих 16 лет фактически руководил внешней политикой России. Стремился укрепить союз с Англией и Австрией против Франции, Пруссии и Турции. В 1757 г. стал участником дворцового заговора, арестован и сослан. Реабилитирован Екатериной II. После возвращения из ссылки получил чин генерал-фельдмаршала, но заметного влияния на государственные дела уже не оказывал.
, явившегося к ней сразу же после своего разговора с курьером, доставившим из Ахена донесение о происшедших там важных событиях. По натуре человек скрытный, канцлер в этот раз открыто излучал свою радость по случаю признания Европой династических прав на австрийский престол за императрицей Марией Терезией, питающей симпатии к российскому двору.
— После заключения Ахенского мира, — говорил он, — союз с Веной станет ещё более прочным, а сие означает, что России будет легче отстаивать свои интересы в Европе… Елизавета Петровна слушала его речь с рассеянным видом. Чувствительная, добрая сердцем, она думала в эти минуты не столько о том, какой мир учинён в Ахене и какие выгоды будет иметь от него Российская империя, сколько о смерти князя Репнина. Она лично знала этого славного полководца, перед отправкой экспедиционного корпуса к берегам Рейна принимала его в своём кабинете, своею рукою перекрестила его, благословляя в далёкий путь. И вот теперь этого хорошего человека не стало. Жаль, очень жаль…
— Граф, — обратилась Елизавета Петровна к великому канцлеру, — у покойного князя Репнина, кажется, остался сын?
— Да, ваше величество, сын Николай. Теперь он круглый сирота.
Читать дальше