Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

По телефону Малкин связался с дежурным, поинтересовался обстановкой.

— Есть сложности с размещением арестованных, — напомнил дежурный.

— Знаю.

— Звонили из горкома, просили зайти к Первому.

Малкин поморщился, словно отрыгнул незрелым лимоном.

— Ясно, — сказал спокойно. — Абакумов в расположении?

— Был в дежурке, пошел к себе.

— Ладно. Если что — я на месте. До связи.

Не откладывая, позвонил Колеуху, недавно утвержденному первым секретарем горкома, спросил глухо, не здороваясь и не называя себя:

— Что там у тебя?

— Здравствуй, Иван Павлович. У меня в приемной старушка-гречанка из местных. Фамилия… Кулаксус. Жалуется: на днях арестовали мужа, сегодня ночью взяли сына.

— Ну и что?

— Надо растолковать за что и прочее. Она утверждает — без вины.

— Утверждает… А ты и уши развесил?

— Я тебя, Иван Павлович, не понимаю, — обиделся Колеух.

— Это я тебя не понимаю! Если все чистенькие, как ты, о кого ж мы тогда руки пачкаем?

— Иван Павлович…

— Разберемся, — отчеканил Малкин голосом, не терпящим возражений. — Не виновен — отпустим. Только уясни для себя, новоиспеченный секретарь: мы невиновных не берем.

— Ты хочешь сказать, что НКВД не ошибается?

— Да! Не ошибается! Это истина, которую первому секретарю горкома стыдно не знать. Так и разъясни ей, своей гречанке.

— Иван Павлович!..

— Видал? — распалился Малкин. — Разорили осиное гнездо — побежала в горком искать защитничков!

— Ты мне можешь дать сказать?

— Все. У меня на глупости времени нет.

В душных камерах жуть. Мерзко пахнет карболкой, водочным перегаром, гнилью несет от немытых тел. Люди скученны, обливаются потом.

— Господи! За что покарал нас, всемилостивый, — прошамкал беззубым ртом высокий старик с морщинистым, благообразным лицом. — То ли мало тебе горя людского?

— Не богохульствуй, отец! — угрюмо отозвался мужчина лет сорока пяти. — Не Бог покарал нас — то-ва-рищи, люди.

— Нелюди, — уточнил кто-то со вздохом.

— Нелюди, — согласился мужчина.

— Тихо, говоруны, — прошипели из дальнего угла камеры. — Здесь у стен тоже уши.

Душно. Слабеющие зевают, широко раскрывая рты, судорожно вдыхают истощенный воздух. Их проталкивают к крошечному оконцу под потолком: под ним воздух сытнее. А когда кто-то не, выдерживает и теряет сознание, стоящие у входа начинают остервенело дубасить кулаками в металлическую дверь. С лязгом откидывается задвижка «кормушки», дверца приоткрывается и мордастый надзиратель недовольным бабьим голосом спрашивает: «В чем тут, собственно, дело?»

Ему разъясняют, он деловито задраивает «кормушку» и уходит, а через время появляется, врач с помощниками. Брезгливо морщась, накладывает пальцы на запястье страдальца, просчитывает пульс, сует под нос больному комок ваты, смоченный нашатырем, приводит в чувство и молча, не поднимая глаз, — уходит. Все. Прием окончен.

В кабинет осторожно, неестественно горбясь, вошел начальник ДПЗ и, несмело кашлянув, остановился у порога.

— Что тебе? — Малкин строго взглянул на вошедшего.

— Разрешите доложить, товарищ майор, в камере номер два обнаружен мертвец.

— Кто? — спросил Малкин, подавляя зевоту.

— По документам — сотрудник госбезопасности, товарищ майор.

— Откуда? — насторожился Малкин.

— По документам — из Москвы, товарищ майор.

— Что-о? — у Малкина неприятно засосало под ложечкой. — Вы что там, с ума посходили?

— Никак нет, товарищ майор, — испуганно пролепетал сержант, — у меня матерьялы и резолюция есть.

— Матерьялы, резолюция… Кто поместил?

— Галясов. Вчера вечером его доставила охрана дачи товарища Сталина. По документам — околачивался с девицей в лесу в запретной зоне. Изучал подходы. При задержке оказал сопротивление.

— А девица? Девицу задержали?

— Никак нет, товарищ майор. Якобы сбежала.

— Сбежала? Абакумов! — прокричал Малкин в трубку. — Тебя что? Мокряк не колышет? Подставил сержанта вместо буфера, а сам отсиживаешься?

— Мне только сейчас доложили. Обстоятельно разберусь — доложу. Может, и не мокряк вовсе.

— Что там разбираться! Что разбираться! Немедленно направь на дачу оперативную группу! Галясова… Нет! Лично возглавь! Переверни общежитие. Обнаружишь девицу — арестуй весь наряд. И пешком, пешком, гадов, через весь Сочи, на виду у всех… Я их, б-дей, научу свободу любить!

— Вы полагаете…

— Уверен! Сигналы поступали давно, не успел проверить.