Дэвид Гилман - Бог войны

– Твой выродок-братец еще до исхода дня будет болтаться на веревке. Он будет реветь от ужаса. Тупой ублюдок.

Шагнув вперед, Блэкстоун без натуги сграбастал поводья коня и скрутил их, стиснув руки Чендлера ремнями до боли. Тот сморщился.

– Я уважаю ваш пост, господин Чендлер. Вы служите его светлости с прилежанием, но я молю вас заверить его, что ни я, ни мой брат не навлекли на его великое имя никакого бесчестья.

Он разжал хватку, и Чендлер повернул коня прочь.

– Дреймана поймали с ее лентами. Ее труп нашли на ниве ее отца. Это ведь туда ты ее водил, а? И твой братец. Господи, да вся окаянная деревня прелюбодействовала с ней, но прежде чем Дреймана вчера повесили, он успел возвести оговор.

Блэкстоун понял, что теперь суда шерифа не избежать. Приговоренный к смерти может обвинить своих врагов для смягчения участи – изобличить в своем преступлении другого, объявив его сообщником. При короле Эдуарде III пытки вне закона, но наделенные властью и полномочиями блюсти закон на местах никогда не чураются прибегать к ним, чтобы выудить признание. Неделя у столба, измаранного его же собственными испражнениями, без крохи еды и капли воды, и побои от рук людей шерифа наконец сломили дух Дреймана и развязали ему язык. С жизнью он уже распростился, но боль и страдания не смогли вытравить из него коварство. Он уйдет с этого света, прихватив с собой еще кое-кого – врага. Того, кто его унизил, чье имя отпечаталось у него на сердце, будто камнерез высек его собственной рукой.

– Цены на шерсть растут, – усмехнулся Чендлер. – Не пройдет и недели, как мой кузен будет пасти овец на твоих пажитях.

И пришпорил коня прочь.

Древесный дым, придавленный туманом, змеился прочь, ища выхода, но втуне. Блэкстоун понял, что покойник таки свершил месть. Цокот копыт неумолимо приближался.

Слишком поздно для бегства.

Томас еще успел предупредить брата, чтобы тот не сопротивлялся вооруженным людям, пришедшим его арестовать. Отрок издал подобие гортанного стона, подтверждая, что понял. Брат и опекун был единственной опорой и утешением для глухонемого отрока. Для всех остальных он был немногим лучше вьючного животного, извечной мишенью для розыгрышей и издевательств. Кабы не Томас, Ричард Блэкстоун мог употребить свою силу, чтобы ринуться в драку и поубивать мучителей. Громоздкие размеры парнишки и этот громадный квадратный череп, поросший лишь легким пушком, служили подтверждением для всякого в окрестных деревнях, что он и в самом деле ошибка природы. Из-за кривой челюсти на его лице будто вечно красовалась идиотская ухмылка.

Его матери разрезали живот, чтобы извлечь чадо, и через считаные часы она скончалась от потери крови. Громадный новорожденный не издал ни звука и даже не моргнул, когда у него перед носом помахали факелом. Деревенская повитуха, помогавшая Энни Блэкстоун родить это нескладное существо на свет, сказала, что этого безмолвного младенца, шевелящего губами, надобно оставить на ночь на холоде, дабы скончался, и Генри Блэкстоун, терзаемый утратой супруги, согласился. У него на руках и без того уже осталось двухлетнее дитя, а этого чудовищного младенца надо предоставить природе. Той осенью 1332 года с востока дул студеный ветер. Ячмень снова не уродился, засуха задушила землю, а стылый воздух, по ночам оседавший преждевременным инеем, населял изголодавшееся человеческое тело ломотой. К полуночи лунный свет озарил искрящуюся землю. Выйдя на ячменную стерню, отец покинутого ребенка обнаружил, что сын еще жив. Гало вокруг луны мерцало небесным обручальным кольцом небес и земли, и Генри Блэкстоун поднял дитя с холодной земли. Жена научила воина, что нежность не подорвет его силы, а ее любовь отвадила его от военных зверств. Подняв холодное тельце, он прижал его к обнаженной груди, укутав в одеяльце, и подкинул дров в огонь.

Это его дитя. Оно имеет право на жизнь.

Схватив братьев, люди шерифа повезли их, связанных и скованных кандалами, в задке телеги через деревни и села в рыночный город. Колеса с железными ободьями прогрохотали через изрытую колеями рыночную площадь к городской тюрьме мимо трупа Дреймана, болтающегося на виселице. Вороны уже выклевали ему глаза и местами истерзали плоть до костей, попутно с корнем выдрав язык ненасытными клювами.

Солдаты швырнули братьев в деревянные клетки в самом холодном углу шерифского двора, куда не забирался даже теплый лучик солнца. Отрок почти по-звериному проскулил брату вопрос.