Дэвид Гилман - Бог войны

– Ты понимаешь, брат Марк, что этот мор долетит быстрее ветра, а скорее всего, на его крыльях. Я слыхал, как люди умирали. Осмотрите свои подмышки и пах, нет ли шишек. У вас есть два дня, прежде чем признаки недуга проявятся. Предлагаю вам молиться, как никогда прежде. О собственной жизни.

Талпен стоял в ожидании.

– Вы касались или проходили поблизости от сегодняшних путников?

– Мы держали их на расстоянии пики, – доложил тот.

– Так и продолжайте. Мы баррикадируем дорогу.

Лицо Талпена испуганно вытянулось.

– Чума?

Отвечать Блэкстоуну не требовалось.

– И вы бросите нас здесь? Одних? – спросил Талпен.

– Чем рискуете вы, тем рискую и я, – ответил Томас и поведал Талпену, что необходимо сделать.

Отец однажды показал Блэкстоуну корову, больную моровой язвой, сгубившей животных в трех окрестных деревнях. Зараженных животных изолировали, предоставляя им либо выздороветь, либо издохнуть. То же самое и с людьми. К исходу дня баррикада из плетней, взятых с огородов, вкупе с бросовым лесом, колючими кустами и терниями перерезала дорогу от монастыря к Шульону, а затем закрыли и мост. Монастырской страже придали двоих английских лучников с приказом бить наповал всякого, кто попытается проломить плетни, чтобы они даже наконечников пик не коснулись. Шульон при вести о подбирающемся к ним невидимом убийце охватил страх. Многие подумали, что Бог послал к ним ангела тьмы за былые и нынешние прегрешения.

Блэкстоун велел взять благочестивого монаха в Шульон, где внутри старой конюшни устроили часовню.

– От запаха мы ее для тебя очистим, – поведал ему Томас. – Желающие помолиться могут стоять во дворе. Будет холодно и сыро, но ничего другого мы поделать не можем.

Молодой монах с мозолистыми ладонями и обветренным лицом был не чужд тяжелого труда, прибыв в монастырь совсем недавно.

– Конюшня вполне подходит, господин Томас, вы не находите? И любовь Господня облегчит их неудобства во дворе.

Скоро последовала волна истовых молитв, когда монастырский колокол отбивал время для богослужений днем и ночью. Блэкстоун был благодарен за это. Это направляло умы горожан на одно, снижая опасность паники. Томас строго-настрого приказал ворота Шульона не открывать, пока чума не минует. Поначалу он опасался паники, но все его выслушали, и совет поддержал его. В городе имелось два хороших колодца и достаточно провизии на несколько недель вперед. Если кто-нибудь заболеет, его поместят в специально выбранный для этого изолированный дом.

– Как мы можем защитить Генри? – спросила Христиана.

– Брат Симон велел мне напоить воздух благовониями. Используй те зелья, что у тебя есть. Он сказал, нужно жечь можжевельник, и мы должны пить яблочный сироп, можешь ты это сделать?

Кивнув, она прянула к нему в объятья.

– У нас новорожденный сын, которого Бог может забрать обратно, – шепнула она ему в грудь.

– Так это работа Бога? – Он не мог скрыть раздражения. – Истреблять сирых, у которых и так-то ничего не было? Это не Бог, это природа. Как моровая язва у скота. Бог не питает зла к бедным коровам. Это свыше нашего понимания. Мы не можем ничего поделать, остается лишь переждать.

– Ничего поделать? Этого ты от меня ждешь? Курить благовония и пить сладкую яблочную водицу? В Париже есть врачи, многие из них евреи. Они знают, что делать, – в озлоблении возвысила она голос.

Блэкстоун закрыл окно.

– Христиана, когда это поветрие достигнет Парижа, оно будет разить нищего и дворянина наравне быстрее орды варваров. Оставайся в доме и саду, а слуги пусть остаются у себя, подальше от тебя и ребенка.

– А где будешь ты?

– Повсюду, – ответил он, – и будут дни, когда я даже не смогу вернуться в эти стены. Я не рискну принести это на себе и потому буду оставаться снаружи, чтобы убедиться, что я его не подцепил.

– Ты собираешься выйти? – недоверчиво переспросила она.

– Надо предупредить селян. Мои люди нуждаются в ободрении.

Она ощетинилась на него, как волчица, защищающая свой выводок.

– Нет, Томас! Я этого не допущу! Ты отец мальчика! Они крестьяне, живущие и умирающие в собственной грязи что ни день. Твой долг быть здесь с нами. Защищать нас!

Она утерла с глаз слезы гнева, а Блэкстоун даже не пытался ее осадить, видя, что она поддалась страху. Что ж, ее можно понять; ему доводилось видеть, как страх ломает крепких мужчин своей заразительностью, высасывающей у человека силы. Он такой же могучий враг, как впавший в боевой раж солдат, размахивающий секирой. И видеть, как близкий твоему сердцу человек поддается панике – все равно что видеть, как его уносит течением. Он схватил Христиану за запястья, позволив ей сопротивляться, звуками голоса успокаивая ее, вынося к свету из пучины паники и гнева.