Дэвид Гилман - Бог войны

Медвежий силуэт склонился над ним, из-под шлема с планкой для защиты носа сверкнули глаза, и темная борода раздвинулась в ухмылке.

– Неужели мне вечно заниматься этим? – проворчал Мёлон, поднимая Томаса. – Ради Христа, держитесь на ногах! – и двинулся вперед вместе с солдатами, защитившими англичанина.

Он уже знавал боевое изнурение – усталость, способную исчерпать человека настолько, что он уже не способен поднять меч для следующего удара, но тут было нечто совсем иное. Схватка была короткой и свирепой, истребление – быстрым и результативным. Не прошло и часа, как все было позади. Уцелевшие наемники сложили оружие, и их, согнав на площадь, заставили преклонить колени на снегу, орошая его белизну алыми каплями из своих ран. Некоторые простерлись в его холодной сырости, понемногу истекая кровью до смерти.

Когда рассвело окончательно, снегопад почти прошел, лишь изредка налетая порывами. Пленных сковали теми же кандалами, которые прежде были на Гино и его людях, теперь освобожденных из ямы. Обугленные бревна погоревших домов еще дымились, смердя, как шерсть мокрой собаки. Всего в городе оставалось сорок три наймита. Люди Блэкстоуна убили тридцать семь, потеряв четверых, и это, понял Томас, благодаря способности Мёлона изыскивать способ причинять врагу наибольший урон. Однако Мёлон просил простить его за то, что они вступили в бой с опозданием, объяснив, что удирающие горожане преградили ему путь, а причинять им вреда он не желал. В этот миг Блэкстоун понял, что Мёлон стоит перед ним как подчиненный, и хлопнул извиняющегося капитана по плечу.

– План был хорош, Мёлон, и вы подоспели вовремя. Остальное ерунда. И клянусь, сделаю все возможное, чтобы в следующий раз удержаться на ногах.

Мёлон смущенно улыбнулся из-за слов, брошенных в пылу боя, но заодно отметил про себя, что Томас опять был щедр на похвалы.

Снег скрипел под сапогами Блэкстоуна, шагавшего вдоль трупов, уложенных на площади в ряд. Гино и его товарищи, бывшие пленники, перебрались в здание, где горел огонь и готовилась еда. Они ослабели, но Томас послал в монастырь всадника, чтобы привез брата Симона с его лекарствами. На обыск квартиры Сакета много времени Блэкстоуну и Мёлону не потребовалось. Дом, некогда хорошо меблированный – символ успеха владельца в собственном ремесле, – теперь больше напоминал бордель. Повсюду следы пролитого вина и эля, обрывки подпаленной материи в тех местах, где на нее уронили горящий светоч, устилающие полы всех комнат настенные ковры и матрасы наводили на мысль, что Сакет со своими клевретами валились спать где попало. Двери подвала были заперты, но взломать их не составило труда.

Мёлон только рот разинул при виде накопленной там добычи.

– Надо быть, ограбил каждый монастырь и каждого дворянина на мили окрест, – сказал он, опрокидывая открытые сундуки с монетами и золотой утварью.

– Кроме аббата Пьера, – уточнил Блэкстоун.

Они видели здесь громадное богатство, трезво прикинув, что этого более чем достаточно, чтобы купить людей и поддержку на многие месяцы вперед.

– Запри дверь на засов и запечатай, Мёлон, и затем перекрой вход. Я хочу, чтобы все это здесь и оставалось до нашего возвращения.

Делегация мещан почтительно дожидалась аудиенции у солдата со шрамом, явно командовавшего теми, кто теперь захватил их город. Люди Блэкстоуна вовсе не сыпали угрозами и даже поощряли за выдачу тех, кто удрал от схватки обратно в город. Из шестерых оставшихся в живых наемников Гино и старейшины города опознали четверых, особо изощрявшихся и наслаждавшихся пытками.

– Ворота под охраной, и я выставил людей на стены, – доложил Томасу подошедший сбоку Мёлон. – Как быть с пленными?

– Найдите плотника. Строить виселицы, – отрезал Блэкстоун.

Когда прибыл брат Симон под эскортом, Блэкстоун ходил среди людей Гино. Решил, что трое скоро умрут от ран, остальные при надлежащем отдыхе и питании оправятся достаточно быстро. Теперь, по окончании своих суровых испытаний, поправляющиеся после заточения и зверского обращения по большей части просто отсыпались. Он остановился рядом с одним, потом другим, поднимая их руки и проводя подушечкой большого пальца вдоль их пальцев и чувствуя знакомый мозольный гребень. Лиц их он не знал, но готов был присягнуть, что они лучники. У одного бородатого солдата длинные волосы облепили лицо, будто водоросли. Он был едва в сознании. Раны, оставленные кнутом наемников, загноились, его мелко трясло – верный признак горячки. Однако было в его облике нечто узнаваемое – крепость сложения, пласт бугристых мышц на плечах. Блэкстоун отвел волосы с его лица. Этот человек месяцы назад стоял с ним бок о бок, не дрогнув, когда волки войны драли их в клочья под Креси.