Иван Кудинов - Окраина

Потанин же всякий раз при встрече осведомлялся:

— Ну-с, Николай Михайлович, что надумали? Неужто все никак не решитесь? И напрасно. Напрасно, сударь! Работать в Сибири куда интереснее — весь материал под боком. А главное — польза несравненно большая будет, в этом я вас уверяю. Вместе станем работать. Александра Викторовна готова сотрудничать, могла бы иностранный отдел вести. И Аделаида Федоровна…

— Аделаида Федоровна не едет, — мрачно сказал Ядринцев.

— Не едет? Аделаида Федоровна не едет? Не верю!..

— Дети тоже не едут. Остаются в Петербурге.

Потанин смущенно помолчал, вскинув густые рыжеватые брови. И огорченно вздохнул:

— Значит?..

— Значит, поеду один, — сухо и твердо сказал Ядринцев.

Решиться на такое было нелегко. Но еще труднее было бы на это не решиться. Потанины вскоре уехали. А Ядринцев еще какое-то время оставался, задерживался в Петербурге, словно хитря с самим собой, откладывал отъезд…

Несколько лет назад Томск посетила труппа во главе с известным в то время артистом и режиссером Бельским. Впрочем, посещение это было случайным, незапланированным — труппа направлялась из Иркутска в Тюмень, проездом оказавшись в Томске. Остановилась на день в ожидании парохода. И губернатор Красовский, узнав об этом, распорядился труппу задержать. Губернатор был большой любитель театра, знал многих столичных знаменитостей, и с Бельским у него сразу же наладились дружеские отношения. Красовский пожелал, чтобы заезжие артисты поставили спектакль — и непременно «Горе от ума», где ему особенно нравился заключительный монолог Чацкого: «Вон из Москвы! сюда я больше не ездок…» Красовский и сам в свое время, обиженный по службе, бросил, можно сказать, такую же фразу, отправляясь в Сибирь… Спектакль был поставлен, имел большой успех. И губернатор потом настойчиво уговаривал Бельского:

— А вы, голубчик, оставайтесь в Томске. Театра нет? Построим. Вот купцы наши потрясут мошной — и построим.

Бельский подумал, подумал и согласился. И театр в Томске был построен. Купец Королев полностью взял на себя все расходы, только с одним уговором: чтобы театр принадлежал ему: пожелает Королев — представленья в нем будут, спектакли, а захочет — под склад займет и замки навесит…

Странный был этот купец Королев. Когда несколько лет назад в городской думе был поднят вопрос о пожертвованиях на строительство сибирского университета, он заявил, что не даст ни копейки, потому как не видит нужды в этом заведении. Другой томский миллионщик Асташев хоть рубль положил на алтарь науки — в насмешку, конечно! А Королев — ни копейки. Тогда же один из гласных думы предложил разобрать стены недостроенного кафедрального собора, дабы использовать кирпич на закладку университетского здания… Собор, между прочим, начали строить еще в 1845 году, строили пять лет, уже и купола возвели, и кресты, слава богу, приготовили, хотели поднимать… как вдруг однажды весной, в канун пасхи, средь бела дня, на глазах изумленной публики, самый большой купол дал трещину — и рухнул…

Прошло уже с тех пор сорок лет, а собор так и стоял недостроенный, зияя черным провалом. Птицы да бездомные кошки находили в нем приют. Вот гласный думы и предложил разобрать стены собора и употребить кирпич на строительство университета… Но тут вмешался Королев и заявил, что собор он достроит. И достроил. На университет не дал ни копейки, а собор достроил. И театр менее чем в два года возвел. Посмеивался: «Оно лучше, когда один хозяин. У семи нянек-то дитя без глазу». Вот, вот, для него это было немаловажно: «Один хозяин». Позже театр так и называли — Королевский. Был еще в Томске Королевский детский приют, Королевская богадельня… Спустя годы иные неосведомленные томичи терялись в догадках: «Почему театр королевский? Откуда им тут, в Сибири, королям взяться, если их и в России-то сроду не было».

Королевский театр отмечал свое трехлетие, когда наконец было завершено строительство университета. Значение этого события для Сибири было столь велико, что даже самолюбивый и тщеславный Королев, купец купцов, был вынужден признать: ничего подобного Сибирь еще не знавала! И втайне, мысленно, примерял: как славно, если б и университет именовался Королевским! А что? Королевский театр, Королевская богадельня, Королевский университет… Последнее, однако, было несбыточно. Слишком велика сумма требовалась на постройку университета, в одиночку вышло бы накладно, а на паях участвовать Королеву не с руки — это все равно, что кинуть в одну кучу. Поди потом разберись, чей рубль золотой, а чей серебряный… Потому и университет был назван просто: Императорский. Чтоб, значит, никому не было обидно. Хотя в народе его называли и еще проще: Сибирский.