Александр Марков - Атаман Метелка

Но не увидит уже ничего путешественник Гмелин. В прошлом году долго не находил себе места Васятка, когда узнал о печальной судьбе ученого.

Бекетов тоже был расстроен. Гмелин обещал привезти ему несколько редкостных чучел птиц, добытых в гилянских болотах. Но из Гиляна ученый отправился в Баку, оттуда в Дербент. По дороге из Дербента в Кизляр был захвачен узденями горского владетеля Эмира-Гамзы. Гмелина увезли в горы. Были пленены все участники экспедиции. За них просили большой выкуп. Начались переговоры с кизлярским комендантом, с астраханской губернской канцелярией. Пока велись эти долгие и бесплодные переговоры, Гмелин заболел и умер.

Васятка тряхнул головой, отгоняя тягостные воспоминания. Он закрыл альбом. Пеночка взмахнула крыльями и улетела за новой добычей. Птенцы на мгновение смолкли. Стало жарко и душно. Близился полдень.

Через два дня сенатор Никита Бекетов писал астраханскому губернатору, что «из сельца Образцова приказчик уведомил об оказавшейся на реках, там протекающих, партии в тридцать человек с восемью пушками».

На просьбу Бекетова прислать в Началово двадцать солдат с капралом и барабанщиком губернатор распорядился поставить у села пикеты. Они должны были держать под наблюдением не только реку Черепаху, но Кутум и Болду.

И все же Заметайлов не повернул обратно, к спасительной паутине протоков. Будто слепая лошадь в чигире, кружил он по селам и ватагам близ Началова, пытая и подогревая бунтарские настроения мужиков, и ни одна душа не знала, что есть причина тому. Ни один человек из его ватажки не догадывался даже, что кружил он здесь недаром.

Нет, он не был слепой лошадью. Скорее атаман походил на коршуна, делающего круги в вышине перед броском вниз, на добычу.

Заметайлов решил вырвать из рук Бекетова жену и сына. А куда он денется с этой добычей — и сам не знал. Считал, не это главное.

Каждое утро Васятка тихо пробирался в господский сад. Он шел крадучись не потому, что боялся Бекетова (тот сам разрешил ему бывать там), а потому, что боялся спугнуть тишину и красоту.

Он садился на одно и то же место, держа в руках альбом и краски. Васятка тщательно выписывал каждую веточку, каждый цветок, размывчато акварелью — розовую зарю. И каждый раз получалось по-разному. Вот вчера хмурым было утро. Цветы изредка мерцали тугими красками, вода синела холодно, тучи — будто дым далекого пожарища.

А сейчас с восходом солнца зеленое царство ожило, заиграло. Заплясали на старых акациях мириады листочков-изумрудов. Корневище поваленного клена словно обросло фигурками забавных зверят, среди них угадывался присевший на задние лапы зайчишка, горделиво выпятил грудь молодой петушок… По бездонно-голубому небу тихо плыла белоснежная вата облаков. Иные из них напоминали то битву воинов, то круговерть невиданных чудищ, то лодку под парусом. Великолепные, розовато-золотистые от незримых лучей, изображения эти представляли изменчивую картину, от которой невозможно было оторваться.

«Хоть бы некую толику этой красоты передать», — думал юный художник.

Необычное, обостренное чувство резануло по сердцу — каждый месяц, каждый день, каждый час неповторим для человека. Пропустишь мгновенье сегодня — завтра уже не вернешь.

Лодчонка бесшумно ткнулась в илистый берег. Заметайлов велел гребцу остаться в лодке, а сам прыгнул на еле приметную в камышах тропку. Пройдя шагов двадцать почти непролазной крепью, он вышел на широкий вал. Вал опоясывал все селение, спасая от затопления полой водой усадьбу, винокуренный завод, виноградники, домишки работных людей. Хотя самой усадьбе вода почти не угрожала. Она раскинулась на пологом склоне бугра, утопающая в садах и виноградниках. Внизу, у подножия бугра, начинался заливной луг и шел до самого вала. А вдоль вала словно деревянные великаны махали руками — то мелькали крылья ветряков-водогонов.

До ближайшего ветряка, который, видно, был поломан и не крутился, можно было дойти за две минуты скорым шагом. Заметайлову и нужен был этот ветряк. Вчера еще приметил он здесь мальчонку, который что-то рисовал с вала, видно, изображал красками имение сенатора. Мужик в сером армяке держал над мальчонкой большой зонт, защищая бумагу от ослепительных лучей солнца. Другой мужик — без рубахи, в одних холщовых штанах — держал скляницу с водой. В эту скляницу молодой художник поминутно опускал кисть, промывая ее и набирая новые краски. Сам мальчонка был одет в белую рубаху и короткие штаны. На голове соломенная шляпа, из-под которой выбивались золотые кольца кудрей. Заметайлов признал в живописце своего Васятку, хотел броситься к нему, прижать к себе, но быстро опомнился и затаился в камышах. Хотел тут же отбить сына у мужиков и увезти его в лодке, да вспомнил вовремя о Пелагее. Она-то что подумает? Убиваться будет, слезами себя источит, думая, что сына украли разбойники.